Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Зато толпа зевак из года в год могла радоваться другому карнавальному зрелищу: в последние три дня карнавала по городу водили убранного лентами «жирного быка», которого нарекали именем одного из персонажей современной литературы. Парижанам случалось приветствовать быка по кличке Отец Горио (в честь заглавного героя бальзаковского романа), быка по кличке Дагобер (в честь персонажа романа Эжена Сю «Вечный жид») и быка Монте-Кристо. Откормленный бык, покрытый атласным покрывалом и увешанный погремушками, в сопровождении музыкантов, паяцев, жандармов и конных артистов цирка Франкони три дня гулял по Парижу. В каждой лавке, против которой он останавливался, его поили вином, и с каждым днем бык становился все тучнее. Бык с шумной свитой наносил визиты королю, министрам и аристократам Сен-Жерменского предместья, и нигде ни ему, ни его провожатым не отказывали в угощении. Только вечером последнего дня карнавала быка убивали, обрушив на его голову дубину.

Карнавал был праздником для всех парижан. А.И. Тургенев был уверен: «Без масленицы не узнаешь вполне Парижа. Нигде нет такой суматохи, все пляшут, почти в каждом доме бал, по крайней мере, в известных кварталах. Работница, получающая 25 су в день, несет последний франк на бал и в нарядную лавку». Не все, но очень многие парижане вели себя во время карнавала, а особенно в последнюю ночь перед Великим постом, в высшей степени вольно. Две-три тысячи человек собирались в помещении цирка Франкони на бал и, разгоряченные вином и пуншем, пускались в пляску, которую современники уподобляли адскому видению. «Дьявольская кадриль, хоровод на шабаше» – в таких выражениях Огюст Люше в книге «Париж, или Книга ста и одного автора» описывает галоп, который танцуют парижане во время карнавала. По словам Люше, «мужчины и женщины, держась за руки, лицом к лицу или спиной к спине, несутся, сшибая все на своем пути, подобно неумолимому вихрю»; они роняют на пол шляпы и шали, шейные и носовые платки; многие падают, но тотчас вскакивают, и хоровод несется дальше так же стремительно, как и прежде.

Но и этот танец мог показаться верхом пристойности по сравнению с тем, что происходило в последние дни карнавала в кабачках Верхнего Куртия. Там перепившиеся посетители и посетительницы засыпали прямо сидя за столом, а то и упав на пол, дети играли у ног пьяных родителей, а те из гостей, кто еще стоял на ногах, танцевали непристойные танцы, за исполнение которых в другое время и в другом месте можно было попасть под арест. Впрочем, в карнавальную ночь танцоры ничем не рисковали, так как от кабаков Верхнего Куртия в это время года даже полиция старалась держаться подальше.

Подробнейшее описание парижского карнавала 1839 года, принадлежащее перу В.М. Строева, дает ясное представление о том, какая атмосфера царила в Париже в карнавальные, или, как говорили в России, «масленичные» дни:

«Все парижские публичные и частные увеселения получают еще более блеска и развития во время карнавала. Парижская масленица чрезвычайно шумна, неистово весела и имеет совсем не такой характер, как наша. В это время, посвященное самым буйным вакханалиям, ночью нельзя спать спокойно, а днем почти нет возможности проходить по тротуарам. В эти дни жаркого разгула нет средств успокоиться на минуту в кабинете: уличный хохот мешает работать. Нельзя даже сыскать верного убежища и в спальне: и туда достигают громкие песни гуляк, возвращающихся домой с своих parties de plaisir [увеселительных прогулок].

Трудно устоять против парижской масленицы и не покориться ее влиянию. Я не люблю шумного веселья, уличного гулянья, где всегда бывает толкотня, тисканье и пиханье; но и я увлекся заманчивостью парижского карнавала. Парижане так умеют веселиться, от души, нараспашку, что нехотя идешь за ними, смотришь, любуешься чужою радостию и невольно попадаешь в толпу масок.

Во время масленицы все знакомы в Париже; можете говорить с кем хотите и как хотите; если дама в костюме [маскарадном], можете даже сорвать поцелуй; она за это не рассердится, а кавалер, может быть, поглядит косо и ревниво, но наверное не заведет с вами истории. Так уже принято! Парижская масленица то же самое, что римские вакханалии. Делай что хочешь, только не попадайся в суд полиции исправительной.

Хотел бы я описать парижскую масленицу, но для этого нужна кисть Гогарта. Самые смешные, уморительные сцены смешаны с самыми страшными, самые глупые выходки с самыми умными, самые замысловатые костюмы с самыми сладострастными и даже неприличными. Какая странная смесь одежд, народов и лиц! Если б все эти люди и не думали маскироваться, то из них вышел бы уж прекрасный, презанимательный маскерад. Депутат с лавочником, вор с полицейским комиссаром, француженка с русским, англичанка с немцем, дюк с гризеткою, субретка с национальным гвардейцем, – всё, всё, что хотите или можете вообразить. Все они кричат без устали, хохочут до упаду, танцуют до обморока, целуются до смерти… И все это при всех, при открытых дверях… Смотри, коли не завидно!