Залы театров обычно заполнялись целиком только по воскресеньям или на премьерах особенно удачных или очень скандальных пьес. Вдобавок от четверти до трети билетов директорам театров приходилось отдавать даром или за полцены. В эпоху Реставрации, например, едва ли не все придворные стремились попасть в Оперу бесплатно, и управляющий департаментом изящных искусств виконт Состен де Ларошфуко жаловался на них королю Карлу X. Ларошфуко ставил в пример этим скрягам герцога Орлеанского, который абонирует ложу на год, «как это приличествует ему и выгодно нам». Между прочим, герцог Орлеанский, даже став королем, по-прежнему абонировал три лучшие ложи на авансцене и платил за них 18 300 франков в год.
Для привлечения зрителей некоторые директора использовали гибкую тарифную политику. Например, Конт, директор театра Юных актеров, предлагал зрителям «семейные» розовые талоны, позволявшие приобрести четыре билета за полцены; впрочем, такие зрители были обязаны за два су купить у контролера рекламный жетон с адресом театра. Кроме того, первым ученикам пансионов и коллежей Конт выдавал бесплатные пропуска в ложу, но при этом взрослые, сопровождавшие маленьких лауреатов, должны были платить за билеты полную цену (2–3 франка).
Каждый новый спектакль обходился театру минимум в 150 000 франков, а между тем обновлять репертуар приходилось едва ли не каждый месяц. Такой опытный театральный деятель, как композитор Мейербер (автор нашумевшей оперы «Роберт-Дьявол»), утверждал, что после пятнадцати представлений спектакль постепенно утрачивает популярность, а после тридцати он вообще мало кого может заинтересовать… Количество новых пьес на всех парижских сценах увеличивалось с каждым годом: в 1834 году их появилось 188, в 1835-м – 221, в 1836-м – 296, в 1837-м – 298. Конечно, разные театры обновляли свой репертуар в разном темпе: если Французский театр и «Одеон» ставили за сезон меньше десятка пьес, то в некоторых маленьких театрах можно было увидеть до сорока премьер в год.
Особенно дорого стоили декорации, но это была вовсе не единственная статья расходов. Директорам театров приходилось тратить немало денег на оборудование зрительных залов, а также на обеспечение безопасности зрителей, ведь пожары истребляли парижские театры с пугающей регулярностью. В марте 1818 года сгорел «Одеон», в марте 1826 года – Олимпийский цирк на улице Предместья Тампля, осенью 1827 года – Французский театр и театр «Амбигю комик», а в 1838 году огонь уничтожил зал Фавара, где давала представления Итальянская опера. Поэтому при восстановлении или постройке новых театральных зданий употреблялись особые меры предосторожности, предписанные Санитарным советом; о них напоминал специальный ордонанс полиции от 9 июня 1829 года. В новом здании «Одеона» сцену от зала отделял железный занавес; новый Олимпийский цирк был крыт железной кровлей, а коридоры и выходы в нем сделаны гораздо более широкими, чем прежде. В «Драматической панораме» на бульваре Тампля (которая, впрочем, обанкротилась, просуществовав всего лишь с апреля 1821 по июль 1823 года) занавес состоял из множества маленьких зеркал.
Следующей статьей расходов театральных директоров было жалованье актерам и гонорары авторам. Даже самый маленький театр имел в труппе музыкантов, хористов, танцовщиков и танцовщиц. Статистам платили очень мало (хористки в театре Водевиля в 1828 году просили увеличить им годовое жалованье с 300 до 500 франков), зато «звезды» получали до 12 000 франков в год и притом еще брали отпуск для гастролей в провинции. Да и эта сумма отнюдь не была пределом. Знаменитый комик Потье (упомянутый Пушкиным в поэме «Граф Нулин»), по некоторым сведениям, получал 50 000 франков в год. Певице Малибран, выступавшей в Итальянском оперном театре, платили 75 000 франков в год. Примадонны парижской Оперы, по данным газеты «Литературный салон», в 1842 году получили такие гонорары: контральто госпожа Штольц – 75 000, сопрано госпожа Дорю-Гра – 60 000, а прима-балерина Карлотта Гризи – 40 000 франков; танцовщицы кордебалета получили по 1500 франков, примерно столько же (от 1280 до 2500 франков) – хористки, а статистки, не умеющие ни петь, ни танцевать и потому именуемые
Столь же велика была разница между доходами популярных драматургов и заработками рядовых авторов, писавших для сцены (их было примерно 300–400 человек). Как правило, авторы получали определенный, заранее оговоренный процент от того, что приносил театру спектакль по их пьесе. Выплачивали им этот гонорар посредники – «драматические агенты», которые собирали с директоров театров финансовую дань в пользу авторов. Каждый месяц с 8-го по 10-е число все парижские драматурги являлись в конторы этих агентов за своей долей, которая, впрочем, зачастую была довольно скромной. Вдобавок часть этой суммы авторы вынуждены были пускать на задабривание театральных критиков и оплату «клакёров» («хлопальщиков», как выражается русский мемуарист).