Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Пренебрежительное отношение к внешнему виду и внутреннему убранству Оперы сохранилось у некоторых посетителей и позже, при Июльской монархии. Так, в 1842 году Опера разочаровала русского дипломата Виктора Балабина: во-первых, купив билет за немалые деньги, он оказался пятым в ложе, «а в качестве кресла получил не что иное, как скверную подушку, набитую, кажется, камнями, и снабженную спинкой столь же удобной»; во-вторых, Балабину не понравились уродливые красные обои на стенах лож, почерневшая позолота, а также костюмы актеров, «по которым видно, что они служили уже двум или трем поколениям». Зато игра оркестра и голоса певцов привели придирчивого русского меломана в полный восторг; одобрил он и обслуживание зрителей. Если вы приходите в театр с дамой, пишет он, капельдинерша предлагает вам букет цветов и скамеечку, на которую ваша дама сможет поставить ноги во время спектакля; цена скамеечки зависит от того, в каком ярусе у вас ложа.

В период вынужденных странствий по чужим залам доходы Оперы (Королевской академии музыки) упали почти вдвое, но постепенно она вновь вернула себе расположение зрителей, особенно после того, как в 1828 году на ее сцене состоялся дебют знаменитой балерины Марии Тальони, а в 1829 году была сыграна премьера оперы Россини «Вильгельм Телль». Благодаря стараниям театрального художника Пьера-Люка-Шарля Сисери были обновлены декорации и костюмы актеров Оперы. Дальнейшие коммерческие, да и творческие успехи театра связаны с именем доктора Верона, который, внеся залог в 250 000 франков, стал ее директором, причем очень эффективным.

Прежде всего на деньги, выделенные правительством в 1831 году, Верон переделал зал Оперы в соответствии с привычками новой, буржуазной публики: он увеличил число сравнительно дешевых четырехместных лож, а также устроил две литерные ложи с просторными гостиными (их охотно нанимали клубы).

Конечно, успехи Оперы объяснялись не только переменами в интерьере, но и репертуаром. Здесь состоялись такие шумные премьеры, как «Немая из Портичи» Обера (1828), «Роберт-Дьявол» (1831) и «Гугеноты» (1836) Мейербера, «Жидовка» Галеви (1835). Большой успех имел и балет «Сильфида» на музыку П. Шнейцхоффера, поставленный для Марии Тальони ее отцом Филиппом Тальони (1832). Билеты на новые оперные постановки были нарасхват. Сам Верон вспоминает: «Одна великосветская дама приезжала в своей карете к зданию Оперы между 5 и 6 часами вечера и чуть ли не с аукциона продавала места в своей шестиместной ложе. Я уверен, что торговцы билетами не раз покупали у нее эту ложу за 200, а то и за 300 франков. Это больше чем в три раза превышало ее официальную цену».

О великолепии постановочной части Королевской академии музыки дает представление отзыв А.Н. Карамзина в письме к родным сразу после посещения оперы Галеви «Жидовка» (7 января 1837 года): «Пышность мизансцены (новое слово) невероятная! Первое действие кончается процессией, которая сама по себе есть картина эпохи. Впереди три герольда верхом; за ними войска, все в исторически-верных костюмах, кардиналы со всей свитой, епископы, князья и наконец Император в регалиях, верхом, окруженный курфирстами, все также верхом, лошади покрыты с ног до головы парчами, на которых вышиты гербы, кругом них конная стража: Император останавливается у церкви, раздается колокольный звон, пушечная пальба, и с паперти церковной дымятся паникадилы. К чести французских лошадей служит то, что только одна согрешила против общепринятых правил учтивости».

Репертуар Королевской академии музыки включал в себя не только оперы, но и балеты, что делало этот театр притягательным для великосветских любителей хорошеньких танцовщиц, хотя порой смущало чопорных иностранцев-пуритан (один из американцев, посетивший в Париже балетный спектакль, утверждал, что движения здешних прославленных танцовщиц «несовместимы с понятиями об элегантности и приличиях»).

Зал в Опере – как и во всех театрах той эпохи – состоял из следующих частей: наклонный партер, первые ряды которого именовались оркестром; амфитеатр; ложи с двух сторон авансцены; три яруса глубоких лож вдоль боковых стен (с несколькими рядами кресел) и верхний амфитеатр – «раек». Кроме того, в театре имелось просторное, ярко освещенное фойе с зеркалами на стенах. В драматических театрах сидячие места в партере появились еще в 1780-е годы XVIII века, а Опере – во время Революции, в 1794 году, но они не были пронумерованы, а число проданных билетов обычно существенно превышало количество мест; нумеровать места в партере Оперы начали только после 1830 года.