Парни со стволами

Котов опустил аппарат и посмотрел на сирийца. Вот теперь спецназовец увидел, что Музафир испугался. Не смерти, не того, что может неожиданно попасть под удар российской авиации, не того, что скоро могут нагрянуть боевики и он умрет в бою. Нет, этот человек боялся последствий того, что ему не поверили.

— Почему, Борис? — хрипло спросил сириец.

— А ты как думаешь? Ты вообще понимаешь, что за ситуация сложилась?

— Да, — кивнул Музафир, но не отвел взгляда. — Ты мне не поверил. И это понятно. Ты — солдат, ты пришел в эту страну воевать против бандитов и воюешь на стороне регулярной армии Сирии. У тебя нет и не может быть сомнений. Но ты же умный человек!

— Что ты предлагаешь? — сухо спросил Котов. — Я получил приказ, я его выполнил, доложил результаты разведки. Что еще?

— Спасение сотен жизней беззащитных женщин и детей!

— Ты сам не так давно воевал против них на стороне вооруженной оппозиции. Дальше что?

— Борис, ты сейчас сам не понимаешь, что помогаешь врагам Сирии совершить зло и затоптать первые слабые ростки мира. А ведь можно договориться, и способ есть.

— А если не получится? Тогда сильная группа боевиков, вооруженная до зубов, ударит в тыл и фланг сирийской группировке и отбросит их от Алеппо. И снова месяцы упорных боев, снова потери, потери, потери.

— Я могу помочь, поверь мне.

Сказано было твердо, осознанно, а не сгоряча. Это Котов понял и поверил именно Музафиру, в его желания и в его порыв. Но насколько у того есть возможность что-то изменить и на что-то повлиять? Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. А рисковать у Котова права нет. Как ни страшно это звучит, тут в силу вступает простая арифметика войны. Сотня жизней или десятки? И не чисто риторический вопрос, а вопрос твоих действий. Страшненький такой вопрос.

— Хорошо, Музафир, я тебе поверю, но должен перестраховаться. Я передам координаты. Мои сведения еще будут проверять, так что у тебя есть время. Правда, не очень много. Если мы здесь все умрем, удар наши штурмовики все равно нанесут. Ты, главное, вот это запомни. Все равно!

— Хорошо, отпусти нас. Еще есть время, пусть сутки, пусть меньше.

— Что ты сделаешь?

— Я соберу верных бойцов, мы ударим по заводу, выбьем отсюда охрану. Я уговорю отряды ополчения, которые еще воюют против правительственных войск, прекратить огонь. Мне поверят, я приведу с собой сюда свидетелей от этих групп, и они увидят, что здесь женщины и дети. Мы договоримся о прекращении огня, мы создадим безопасный коридор и выведем беженцев. И все это время мы будем сдерживать тех, кто захочет помешать. Скорее всего, мы все тут погибнем, но это наш долг за эти годы сумасшествия, когда мы все вместе превратили в руины свою страну, выгнали из своих домов людей.

— Отпустите их! — приказал Котов своим спецназовцам.

— Ты уйдешь? — то ли с волнением, то ли с надеждой спросил Музафир, вставая на ноги и глядя, как развязывают его людей.

— Тебе это важно?

— Важно, Борис, — твердо ответил сириец. — Мне важно, чтобы Россия стала другом Сирии. Мне важно, чтобы наши ошибки не помешали вам помогать нам, не заставили нас ненавидеть. Это ведь наша болезнь, наша беда, а вы пришли, когда зараза пошла через границу к другим людям. Вы вовремя пришли. И теперь неважно, когда вы уйдете, поворота назад не будет. Мы стали сильнее своим прозрением. Я буду помнить, что ты мне поверил.

С этими словами Музафир и его бойцы вышли в сопровождении спецназовцев. Зимин вопросительно посмотрел на командира, но ничего спрашивать не стал. «Научился, — горько подумал Котов, — стал понимать, что во время боевого задания глупых и неуместных, равно как и праздных, вопросов задавать нельзя».

— Алейников, — позвал командир. — Выкатывайте вездеходы за периметр, грузите все, что успели снять. Крякин, наверх! Наблюдение до последнего. Спустишься по моему приказу. Вот так, Олег!

Последнее предназначалось Зимину. И надо отдать должное, лейтенант с энтузиазмом отправился помогать бойцам грузить и выкатывать в темноте вездеходы. Через двадцать минут все было готово. Заработали двигатели, тихо заурчав в черноте ночи. Пробежал последний спецназовец — Боря Крякин.

— Порядок и тишина, командир!

— Вперед! — приказал Котов, надвигая на глаза прибор ночного видения.

Группа выбиралась на юг около часа. Двое спецназовцев на последних вездеходах сидели задом по ходу движения и осматривали окрестности и территорию завода. Признаков преследования или хотя бы оживления в районе цехов завода не было. Вскоре последовал вызов от Сидорина. Котов остановил группу и велел заглушить моторы.

— Слушаю, товарищ полковник!

— Изменения в ситуации есть? — коротко спросил Сидорин.

— Есть подозрения, что на территории завода скрываются курдские беженцы, товарищ полковник. Принимаю меры к уточнению.

— Понятно, — проворчал Сидорин. — Я чувствовал, что ты что-то недоговариваешь. Ты понимаешь, что мы не можем нанести удар, если там есть гражданское население?

— Так точно!

— Ты понимаешь, что наносить удар надо, потому что сепаратисты могут изменить ситуацию на фронте под Алеппо?

— Так точно, товарищ полковник!