Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана

Это цепочка мыслей привела Стивенсона к выводу, что нацистские изгнанники на самом деле никогда не были потеряны из виду «охотниками» союзников. Не выглядит таким уж абсурдным предположение, что британцы позволили Отто Скорцени уйти, чтобы посмотреть, куда он направится и что будет там

делать. С Борманом все могло обстоять таким же образом. Стивенсон размышлял об этом во время «дела об эвтаназии» Ганса Гевельмана в 1964 году. Незадолго до этого Стивенсон перевез свою семью в Лондон из Африки, где немецкие предприятия занимали ниши, освобожденные «англо-американским империализмом». Как редактор студии «Independent Television Newsfïlm» он был обречен воспринимать мир «из вторых рук». Работа давала ему ощущение причастности к чужой деятельности и не вызывала чувство дискомфорта, и это казалось ему опасным. Понимание, что наше общество при помощи телевидения становится слишком оторванным от реальности, достигло максимума, когда в студию доставили видеоматериал одного из корреспондентов.

Это была пленка старого друга Стивенсона — Джорджа Клея из Национальной вещательной корпорации, снятая в Конго, когда он умирал от пуль. Просматривая пленку, один из редакторов заметил, что камера тряслась. Этот заурядный эпизод вызвал у Стивенсона приступ ярости, ведь Джордж был мертв. Люди не обладали лишним временем, чтобы читать репортажи, в которых журналисты пытались отразить нечто большее, чем панораму со взрывами. Джордж много страдал, так как он слишком хорошо понимал черных африканцев, и не упрощал материал. Он не мог ни смириться, ни осуждать крайности африканской политической жизни. Он был белым человеком из Южной Африки, и ему оказалось бы намного легче объявить себя либералом и сетовать на то, что происходит в Йоханнесбурге, аплодируя сумасшествию в Уганде. Он мог бы уехать из Африки и положить конец личным мучениям, но он остался, потому что верил в то, что делал. Он слепо надеялся на некую центристскую интеллигенцию, которая могла бы внести смысл в отчаяние и тупость, царившие вокруг. Как и Стивенсон, он думал, что где-то вверху сидят мудрые люди, которые читают отчеты с мест и принимают соответствующие меры. Теперь Стивенсон оказался одним из этих людей наверху. Джордж сделал свое дело, а редактор обессмыслил всю его работу одним циничным замечанием…

Но Стивенсон не стал вмешиваться: война в Конго была ничтожна по сравнению с трагедиями, которые творились под боком. Репортаж с процесса Ганса Гевельмана, бывшего сотрудника гитлеровской канцелярии, ускользнул от внимания по той же причине. Казалось, цивилизация начала деградировать из-за быстродействующих средств связи и новых технологий. Сто лет назад сообщение, посланное из Конго почтовым пароходом, могло и не достигнуть внешнего мира, но если бы достигло, его изучили бы с большим вниманием. Теперь же о войне говорили несколько секунд, и вдвое больше денег и времени тратилось на рекламу, включенную в военные репортажи.

Дело Ганса Гевельмана не освещалось телевидением. Возможно, только одна-две европейские газеты уделили ему по абзацу. Западногерманская пресса оказалась единственной, признавшей значимость этой истории. Двое ее участников умерли таинственной смертью до начала процесса, и британский корреспондент в Гамбурге конфиденциально докладывал, что их смерть была на совести ODESSA. Стивенсон из любопытства позвонил государственному прокурору Карлу-Хайнцу Цинналю в гессенскую прокуратуру. Он сказал, что и третий обвиняемый из Западной Германии только что умер насильственной смертью. Он также подтвердил, что в числе погибших был профессор Вернер Гейде, ответственный за «эвтаназию», и что процесс по делу врачей, замешанных в подобной деятельности, теперь поставлен под вопрос: «Думаю, существуют люди, стремящиеся сорвать процесс, и что есть врачи, которые не хотят, чтобы назывались их имена и подробности их работы в нацистский период».

Вот почему подобным образом умерли Фридрих Тильман и Эвальд Петерс, глава службы личной безопасности канцлера Людвига Эрхарда. Говорили, что Тильман «неудачно упал и скончался от повреждений», а Петерс повесился после ареста, будучи обвиненным в убийствах по приказам СС.

Предполагали, что ODESSA защищала тех, кто был замешан в эвтаназии. Гейде после побега из американского военного грузовика в 1947 году жил и процветал под чужим именем в Шлезвиг-Гольштейне. Он работал как медицинский советник государственной страховой организации и местных судов и в этом качестве под именем Фрица Саваде достиг благополучия. Когда его истинное имя открылось, он был арестован. Затем начались раскопки старых свидетельств и поиски его новых друзей, организовавших его защиту.