Читаем Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала полностью

Режим и все порядки училища имели исходной точкой взгляд на юнкеров как на взрослых людей и предоставляли, сравнительно с корпусом, огромную свободу действий. Контроля как в занятиях, так и во времяпрепровождении юнкеров не было никакого; доверие начальства полное, принуждений никаких. Каждому юнкеру выдали на руки «Инструкцию училища», являющуюся в своем роде сводом внутренних законов жизни юнкера и его отношений к начальству, его прав и обязанностей. Отношения юнкеров между собой были очень просты и вполне разумны. Юнкера всех курсов были равны, и никто никому не являлся <ни> начальником, ни подчиненным. «Традиций» училищных никаких не существовало (почти во всех остальных училищах, в силу существующих «традиций», отношения между юнкерами разных курсов весьма натянутые). Здесь офицеры уже не являются воспитателями, живущими целые дни вместе, а всего лишь командирами в строю. В свободное же время (т. е. большую часть суток) во всем училище находится всего один дежурный офицер, находящийся далеко от юнкерских помещений и выходящий туда лишь в определенные, всегда одни и те же, часы. При училище прекрасная, очень большая библиотека.

Прямым начальством каждого юнкера является взводный офицер и командир батареи. Мой взводный офицер, капитан А. В. Никитин (ныне командир батареи 23-й Арт<иллерийской> бригады), весьма симпатичный человек, ярый артиллерист, изобретатель пристрелочного прибора, был прекрасным, знающим руководителем юнкеров, человек очень добрый и всегда защищал своих юнкеров у высшего начальства. В дни его дежурства юнкера чувствовали себя значительно свободнее. Это был весьма веселый собеседник, любил рассказывать всевозможные приключения из своей жизни и подчас здорово привирал.

Командир батареи полковник В. Н. Вахарловский, маленький, худой, с громадным носом, флегматичный, спокойный вечно и всегда, производил неприятное впечатление. Несмотря на многие недостатки и весьма несимпатичные стороны, это все же был хороший человек. Он читал у нас на младшем курсе артиллерию и во время репетиций имел привычку пить чай. По знанию своего и главного для нас предмета был очень требователен и 12-ти никому не ставил.

Остальные офицеры и профессора, с которыми постоянно приходилось сталкиваться, в общем были все на один покрой. Вообще здесь мне пришлось впервые столкнуться с новым типом военных. За жизнь в корпусе я привык видеть во всяком военном маршировщика, формалиста и оралу, здесь же преобладающим является тип ученого военного, академика, специалиста. В артиллерии как в специальном роде оружия вообще от офицеров требуется значительно больше как общеобразовательной, так и специальной подготовки. И естественно, что в таком заведении, как артиллерийское училище, весь персонал офицеров и профессоров является академиками и ультраматематиками. Все предметы нашего курса насквозь пропитаны математикой и сложнейшими чертежами. Прежде я никак не думал, что артиллерия — наука, вмещающая тысячи страниц и массы формул и вычислений. Профессора наши и репетиторы сумели заинтересовать юнкеров своими предметами, и первое время на занятия у меня уходили целые дни.

Что касается жизни юнкера вне училища, то она полна глупостей и многих юмористических похождений. Если взять среднего юнкера и откинуть его учебные занятия и училищную жизнь, то главными из остальных его забот будут: 1) лаки (то есть лакиров<анные> сапоги), 2) шпоры и 3) шаровары и рейтузы. Хотя каждому юнкеру все сие иметь и не было крайней необходимостью и не было вменяемо в обязанность, но поступив в училище, юнкер не успокаивался, пока не обзаводился этими вещами. Большинство даже не ходило в отпуск, пока не были готовы заказанные лаки. Но так как большинство юнкеров всех училищ, кроме Николаевского кавалерийского, являются дети небогатых и даже бедных офицеров, то сплошь и рядом не бывает лишних 24-х рублей на пару лакированных сапог. А если принять во внимание, что такие сапоги носятся в среднем не более года, то у большинства нет средств на это; но тут почти все петербургские сапожники, портные и масса всевозможных магазинов отпускают юнкерам в долг товар, в счет денег, получаемых из училища при окончании, выражаясь юнкерским жаргоном, «в счет будущих благ». За последние 5–6 лет это дело получило большое развитие, и каждое училище обзавелось кроме того и такими еще «местечками», где давали «в счет будущих благ» не только товаром, но и чистыми деньгами. Некоторые портные, ввиду выгоды поставки офицерского обмундирования, для привлечения большого числа юнкеров к своей фирме стали давать особые «премии» за обязательство при выпуске у них заказывать. Естественно, что при такой массе соблазнов трудно удержаться, и многие жили далеко не по средствам и забирали направо и налево много свыше количества самих «будущих благ». Конечно, впоследствии выходило немало неприятностей и поздних раскаяний. Я тоже попал впоследствии на эту удочку и долго не мог расплатиться за юнкерскую жизнь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека мемуаров: Близкое прошлое

Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном
Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном

Автор воспоминаний, уроженец Курляндии (ныне — Латвия) Иоганнес фон Гюнтер, на заре своей литературной карьеры в равной мере поучаствовал в культурной жизни обеих стран — и Германии, и России и всюду был вхож в литературные салоны, редакции ведущих журналов, издательства и даже в дом великого князя Константина Константиновича Романова. Единственная в своем роде судьба. Вниманию читателей впервые предлагается полный русский перевод книги, которая давно уже вошла в привычный обиход специалистов как по русской литературе Серебряного века, так и по немецкой — эпохи "югенд-стиля". Без нее не обходится ни один серьезный комментарий к текстам Блока, Белого, Вяч. Иванова, Кузмина, Гумилева, Волошина, Ремизова, Пяста и многих других русских авторов начала XX века. Ссылки на нее отыскиваются и в работах о Рильке, Гофманстале, Георге, Блее и прочих звездах немецкоязычной словесности того же времени.

Иоганнес фон Гюнтер

Биографии и Мемуары / Документальное
Невидимый град
Невидимый град

Книга воспоминаний В. Д. Пришвиной — это прежде всего история становления незаурядной, яркой, трепетной души, напряженнейшей жизни, в которой многокрасочно отразилось противоречивое время. Жизнь женщины, рожденной в конце XIX века, вместила в себя революции, войны, разруху, гибель близких, встречи с интереснейшими людьми — философами И. А. Ильиным, Н. А. Бердяевым, сестрой поэта Л. В. Маяковской, пианисткой М. В. Юдиной, поэтом Н. А. Клюевым, имяславцем М. А. Новоселовым, толстовцем В. Г. Чертковым и многими, многими другими. В ней всему было место: поискам Бога, стремлению уйти от мира и деятельному участию в налаживании новой жизни; наконец, было в ней не обманувшее ожидание великой любви — обетование Невидимого града, где вовек пребывают души любящих.

Валерия Дмитриевна Пришвина

Биографии и Мемуары / Документальное
Без выбора: Автобиографическое повествование
Без выбора: Автобиографическое повествование

Автобиографическое повествование Леонида Ивановича Бородина «Без выбора» можно назвать остросюжетным, поскольку сама жизнь автора — остросюжетна. Ныне известный писатель, лауреат премии А. И. Солженицына, главный редактор журнала «Москва», Л. И. Бородин добывал свою истину как человек поступка не в кабинетной тиши, не в карьеристском азарте, а в лагерях, где отсидел два долгих срока за свои убеждения. И потому в книге не только воспоминания о жестоких перипетиях своей личной судьбы, но и напряженные размышления о судьбе России, пережившей в XX веке ряд искусов, предательств, отречений, острая полемика о причинах драматического состояния страны сегодня с известными писателями, политиками, деятелями культуры — тот круг тем, которые не могут не волновать каждого мыслящего человека.

Леонид Иванович Бородин

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала
Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала

Записки Д. И. Лешкова (1883–1933) ярко рисуют повседневную жизнь бесшабашного, склонного к разгулу и романтическим приключениям окололитературного обывателя, балетомана, сбросившего мундир офицера ради мира искусства, смазливых хористок, талантливых танцовщиц и выдающихся балерин. На страницах воспоминаний читатель найдет редкие, канувшие в Лету жемчужины из жизни русского балета в обрамлении живо подмеченных картин быта начала XX века: «пьянство с музыкой» в Кронштадте, борьбу партий в Мариинском театре («кшесинисты» и «павловцы»), офицерские кутежи, театральное барышничество, курортные развлечения, закулисные дрязги, зарубежные гастроли, послереволюционную агонию искусства.Книга богато иллюстрирована редкими фотографиями, отражающими эпоху расцвета русского балета.

Денис Иванович Лешков

Биографии и Мемуары / Театр / Прочее / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное