Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала

Я находился с 1, 3 и 14-й ротами у железнодорожной городской станции в центре расположения артиллерийских казарм. Настроение стоящих наготове солдат и офицеров было самое отвратительное. Спереди зловещее зарево пожаров и не прекращающаяся ни на минуту стрельба, а сзади доносимое ветром заупокойное пение. (В самое помещение станции свозили трупы убитых, где их поп наскоро отпевал с четырьмя солдатами, составлявшими хор.) Циркулировали самые ужасные слухи и вести: то говорили с уверенностью, что вся пехота уже перебита, а часть артиллерии перешла на сторону матросов, то, что часть матросов прорвалась в западные ворота и захватила Морскую лабораторию. Около 3-х часов ночи матросы ворвались на главную улицу, Николаевский проспект, подожгли огромный Татарский рынок, разграбили гостиный двор и многие магазины на проспекте. В это время часть солдат 5-го батальона артиллерии отказалась стрелять по матросам. Некоторые из них хотели составить вольную дружину, долженствовавшую мирными увещаниями уговорить матросов к прекращению разгромов и грабежей, другая часть, по слухам, решила присоединиться к матросам и требовала убрать пушки с Владим<ирской> и Мих<айловской> улиц. Орудийная прислуга этих двух батарей после краткого совещания отнесла все заряды обратно в казармы. Рота же пехоты, узнавшая об этом и подоспевшая, дала по нашим артиллеристам залп, уложив на месте 7 человек и несколько ранив. В этом столкновении был ранен пулею в голову командующий 5-м батальоном (полковник Е. В. Б.) и конвой проходившего офицера с поручением (конвой из двух солдат, из которых один пулей в лоб был убит на месте, а другой смертельно ранен пулей навылет). Прекратить эту бойню между частями своего же сухопутного гарнизона удалось с большим трудом, исключительно благодаря умелым распоряжениям 2-х наших артиллерийских офицеров. В пятом часу, в разгаре пожаров и стрельбы, по прилегающим к проспекту улицам ходили поодиночке и группами солдаты, матросы и посадские хулиганы (часть их была вооружена матросскими ружьями) и проносили массы награбленных товаров, тут были четвертные водки, сахарные головы, куски сукон, готовое платье, гитары, гармонии, всевозможные мелкие вещи из галантерейных, часовых, посудных и других магазинов. Многие посачи и матросы были до того пьяны, что их даже утром не могли отличить от убитых и мертвых и многих подобных отправляли в покойницкую околотков, где они по вытрезвлении воскресали.

Около 7 часов утра стрельба стала несколько стихать, распространился слух, что матросы отступили и садятся на суда, дабы, выйдя в море, бомбардировать город и крепость и взять форты…

С рассветом стрельба стала реже, но все еще не прекращалась. За Владимирским собором начался новый громадный пожар. (Говорили, что поджигавшие матросы перепоили водкой всех пожарных и не давали тушить.) Разнесся слух (впоследствии подтвердившийся), что вызванные из Петербурга и Петергофа войска вышли на трех больших пароходах, но не могли подойти к Кронштадту, ибо матросы вооружили все пристани и порт и встретили подходивших залпами и картечью.

В 4 часа утра я был выбран от лица младших офицеров 3-х рот и доложил о своем желании пробраться к комендантскому дому и доложить коменданту о необходимости ввести хотя бы на ½ часа людей в теплое помещение и напоить чаем. Напряженное нервное состояние и непрекращающийся холодный осенний дождь довели и людей, и офицеров до полуобморочного состояния. Получив разрешение и двух конвойных солдат, взяв с собой 2 заряженных браунинга, я отправился в эту приятную прогулку. (Неизбежно было пройти мимо волновавшегося 5-го батальона и самый опасный квартал Михайловской улицы, где произошло несколько главнейших столкновений.) Пробираясь осторожно вдоль заборов и домов, мы достигли благополучно Михайловской улицы, где, впрочем, по нас было дано несколько отдельных выстрелов из окон домов. На перекрестке Владимирской мы попали в сферу двух пехотных залпов, но все обошлось благополучно и я добрался до коменданта. В это время он объяснялся с посланными от Кронштадтского взаимного кредитного общества и сберегательной кассы, которые умоляли дать хоть полуроту для защиты этих учреждений, и славный генерал Беляев ответил, разведя руками, что у него свободных войск положительно нет… (его собственную особу и дом охраняли около 4-х рот пехоты, 2 роты с двумя батареями артиллерии и почти целый эскадрон драгун). Я благополучно вернулся к своему расположению и повел свою полуроту в манеж, где им дали чай.