Партия в преферанс

— Слава те, Господи, — говорила бабка Дарья. — Начальство само к нам пожаловало.

— Что случилось? — остановился Степанов.

— А то и случилось, что жизни никакой от этого паразита нет, — загалдели старухи.

Колька заметил среди них Мишку Шатуна с палочкой, который стоял немного в стороне и с интересом наблюдал за происходящим.

— Ленька Лоскут потворствует ворюгам. То у одного из огорода все повыметут, то у другого, а он хоть бы почесался. Деньги-то, небось, от государства получает, рожу наел.

— У меня нонче урожай лука сняли. В город ездила жаловаться, так разве найдешь на него, окаянного, управу? — громче всех кричала звонким пронзительным голосом бабка Дарья.

— Какой Лоскут? — спросил следователь прокуратуры, обалдевший от криков. Кто это? — обернулся он к Вере.

— Прозвище местного участкового, — скрывая улыбку, ответила она.

Степанову, впервые заехавшему в это забытое Богом место, выложили все: про украденные перцы, про уведенного и пропитого на месте барашка, про снятую с грядок клубнику, которую «поди-ка ты, вырости», и про многое другое.

— Забор у Ведеркиных кто вырезал и братьям Панкратовым снес? — голосила бабка Дарья. — Дел ни на кого не заводит. Все — иди, да иди… Сам — первый заворуй в поселке.

— Надо, бабы, заявление писать. Главное, чтобы бумага была, — несколько раз повторила Петровна.

— Самогонку с утра до ночи хлещет…

При слове «самогон» мужское население оживилось, но, в целом, старух поддержало.

— Менять пора участкового, а то и прихватить за темные делишки, совсем совесть потерял.

Степанов пообещал разобраться и предложение с заявлением поддержал. Всю дорогу до Родоманова он сидел в машине красный, как рак.

— Доконали меня ваши старухи, — пожаловался он и поморщился: — Если подтвердится все, о чем они говорили, то… — Следователь покачал головой. — Скверно!

Когда Николай, подписав свои показания, вышел из общественного пункта милиции, который находился в одноэтажном облупленном флигельке, рядом с новым зданием поселковой администрации, он наткнулся на Доронькина.

— Славик?

Доронькин изобразил на лице удивление и приветливую улыбку:

— О-о, какие люди, а я и не знал, — начал было он, но Николай прервал его.

— Отойдем, поговорить надо.

Они сели на давно не крашенную лавку, стоявшую неподалеку от флигеля.

— Тебе Шигин говорил про икону? — без предисловия начал Першин.

— Какую икону?

— Не дури.

— Не понимаю, о чем речь, — нагло прищурился Славик и положил ногу на ногу.

— Номер не пройдет, — спокойно сказал Колька.

— Какой номер?

— Еще раз повторяю, не дури и не хами. Ты думаешь, чем больше хамишь, тем больше с тобой считаются.

— Какая икона? — повысил голос Доронькин и оглянулся.

— Николая Угодника, которую по твоей наводке выкрала Ленка Мартынова.

— Ну, знаешь ли, не вешай на меня всех собак. С Мартыновой сам разбирайся. — Славик хотел произнести эти слова спокойно, но его лицо перекосило от злобы.

— Вижу, ты меня понял, тем лучше.

— Не видал я в глаза никакой иконы! — заорал Доронькин.

Першин вздохнул и поднялся.

— В общем так, приятель, не вернешь Угодника, несу заявление в милицию.

— Испугал! — хмыкнул Славик, пытаясь переломить ситуацию. — Иди хоть в прокуратуру.

— Прокуратура смертью Шигина занимается.

— Вот именно! Меня здесь не было, не знаю, что вы не поделили. — Его бегающие глаза говорили о том, что он пытается найти выход из сложившегося положения.

— Я тоже не знаю, потому что с Костей в Родоманове не встречался. И не я его сюда засылал.

— Кто тебе поверит?

— Поверили, — Колька кивнул на ветхий флигелек. — И, как видишь, отпустили с миром. Так где икона? Ты меня хорошо знаешь, я не шучу.

Доронькин судорожно соображал, как быть. Тюфяк-то Першин тюфяк, но если разозлится… Тогда уже с ним не договоришься. Он упрямый, как китаец.

— Не знаю, — буркнул он.

— То есть как? — не понял Николай.

— Правда, не знаю. — Доронькин прерывисто вздохнул. — Мой грех, я эту сучку к тебе заслал, пока мы в преф дулись, а она исчезла. Ни Ленки, ни иконы. Чем хочешь могу поклясться. Не брал!

К скамейке направлялась вышедшая из флигелька Вера.

— В общем, так: возвращаешь Николая Угодника, и я забываю про твое участие в краже.

— Ну не могу я эту стерву найти, пойми!

— Постарайся, ты мужик с головой, время ещё есть…

Доронькина перекосило от этих слов. Першин, как ни в чем не бывало, взял Веру под руку и повел прочь.

— Да, ещё один вопрос, — обернулся Колька. — Зачем вы с Костылем план у меня выкрали?

— Какой план? — искренне удивился Славик. — Не брал я никакого плана.

— Да ладно тебе… — махнул рукой Николай. — Теперь-то зачем юлить?

Они с Верой отошли по приличное расстояние, а Доронькин продолжал сидеть на лавке и бормотать:

— Про какой план он говорил?

Очень хотелось броситься за Першиным, догнать его и спросить, что тот имел в виду? Нехорошее подозрение, как змея, медленно заползало в душу: неужели Костыль обманул его, решил скрыть козыря… Ох, и поганое же дело! Каждый норовит крапленую колоду подсунуть, фальшивыми картами сыграть.