Партизанский комиcсар

Как ни странно, в тяжелую осень 1941 года самым трудным подразделением в отряде оказалась третья оперативная группа, состоявшая сплошь из военнослужащих, пришедших к партизанам из окружения. Командиром ее был Федор Андреевич Карпенко. Требовательный, но справедливый и бескорыстный, он имел большое влияние на бойцов, таких же мужественных и жизнерадостных, каким был сам. Вместе с тем в характере Карпенко иногда проявлялись и такие черты, как озорство, упрямство, которые отрицательно сказывались на всей группе. Например, в группе никто не назывался по фамилии. Каждый имел прозвище. Давал прозвища сам Карпенко, и подчиненные ему партизаны нисколько не обижались на него. Они сами называли своего командира Карпом и готовы были идти за ним, как говорится, в огонь и воду.

Бывали такие случаи. Партизаны в силу сложившихся обстоятельств молча продвигались к намеченному пункту длинным окольным путем. Вдруг тишину нарушает голос Карпенко:

— Стой, ребята! Разве у нас ноги железные, чтобы лишних десять километров топать? Пошли напрямик, я проведу!

— Правильно, Карпо! — насмешливо крикнул кто-то из бойцов третей группы. — Им, этим штатским, везде фашисты мерещатся, а их там и в помине нет.

И уже ни уговоры, ни веские доказательства не могли изменить решения Карпенко. И плохи последствия ожидали его группу, если бы не комиссар Руднев.

Эпизод, который мог стать роковым для С. В. Руднева, начался, можно сказать, с пустяка, с обыкновенного варенья. Дело в том, что, закладывая базу в Спадщанском лесу, Ковпак, как рачительный хозяин, вместе с другими продуктами вывез туда с Путивльского плодоконсервного завода несколько бочек варенья.

Когда группа красноармейцев во главе с Карпенко в полной военной форме и с автоматами пришла к Ковпаку и с обоюдного согласия было оформлено ее присоединение к отряду, довольный Ковпак произнес радостно: «А тэпэр, хлопци, поласуйтэ нашими витаминами», — и распорядился выдать красноармейцам целую бочку варенья.

— Спасибо, Сидор Артемьевич, — поблагодарил Карпенко. — Этого ценного продукта нам теперь хватит на целую зиму.

Но молодые ребята, падкие до сладкого лакомства, по-своему поняли щедрость Ковпака.

— Ты что, Карпо, собираешься, как поп, причащать нас вареньем из чайной ложечки? — съязвил Тимофей «Ушлый».

— Да у них тут этих витаминов видимо-невидимо! — воскликнул Иван «Намалеванный». — Дадут еще!

— Конечно, дадут! Им-то, старикам, употреблять сладости вредно для здоровья: быстро зубы повыпадают, — глубокомысленно рассудил Николай «Мудрый».

— Ты, Колька, действительно мудрый, как киевский князь Ярослав, — захохотал старшина группы Александр «Венера». — Ставьте, ребята, посудину на свежем воздухе возле землянки, здесь народ честной…

Бочку с вареньем поставили под сосной у входа в землянку, вскрыли, нашли увесистый черпак и устроили, по выражению Николая «Мудрого», «святую трапезу». Насытившись сладостями, ребята разошлись, а бочка с висящим на суку черпаком осталась на месте.

Это не понравилось комиссару Рудневу, который в любых условиях соблюдал во всем сдержанность и умеренность, был образцом чистоты и аккуратности в быту и требовал этого от других. К тому же приближалась зима, отряд увеличился более чем вдвое, а запасы варенья быстро уменьшались. По совету комиссара было решено установить более рациональное использование продуктов питания. Варенье предложили выдавать по поллитровой банке на двух человек в сутки.

Когда весть об этом распоряжении дошла до третьей группы, ее командир с политруком Руденко были в штабе, и в землянке, хотя там находилось немного людей, поднялся невероятный шум: «С каких это пор партизанам начали норму устанавливать?»— закричали недовольные голоса. «Банка на двоих! Да это же меньше нашего черпака!..» «Это все комиссар Руднев выдумывает! И откуда он здесь взялся на нашу голову?..» «Не иначе как выскочка какая-то, карьерист!..» «Да что тут, ребята, шуметь бестолку, — донеслось из полумрака верхних нар. — Прихлопнуть бы при удобном случае этого комиссара, и делу конец…»

Эта необдуманная, в слепой запальчивости брошенная фраза как будто бы охладила горячие головы. Все сразу же стихли, сникли и, не смея взглянуть друг другу в глаза, разбежались из землянки.

К вечеру того же дня в штабе стало известно о нехорошей выходке партизан третьей группы.

— Ка-а-а-ак, бунтовать? Прихлопнуть комиссара?! — рассвирепел Ковпак и потянулся к висевшему на стене автомату. — Да я им, сморкачам, собственной рукой головы поснимаю! Ишь распустились, стервецы, по тылам шляючись. В армии во какая була дисциплина!

— Успокойся, командир, не горячись, — побледнев, заговорил Руднев. — Конечно, этого так оставить нельзя, но и кричать на ребят, наказывать их тоже не нужно. Просто еще не время. Попробую пойти в землянку и потолковать с ними по душам.

— Тоби, що, Сэмэнэ, життя надоело, — немного приостыв, удивился Ковпак. — Возьми с собою хоч человек чотыре охороны, або ж видклады на завтра, днем сходишь, бо то таки чорты, що действительно можуть убить.