Партизаны-казахстанцы

В Йодах наша колонна задержалась не больше двух часов. Командир бригады приказал отряду остановиться в одной из деревень к востоку от райцентра и занять долговременную круговую оборону.

В Йодах командование предполагало расположить штаб бригады.

Едва наша колонна выползла из местечка, как над ближайшим лесом раздался рокот моторов.

Летели «горбачи». Так партизаны называли пикирующие бомбардировщики «Ю-87». «Горбачи» летели журавлиным клином на высоте двух-трех тысяч метров. Они строго держали равнение под лучами утреннего солнца, зловеще сверкали на боках самолетов черножелтые кресты.

Партизаны быстро рассыпались по полю, залегли. Я схватил коня за повод и погнал упряжку с ранеными под придорожные деревья. То же сделали и другие ездовые. Дорога снова стала пустынной и голой.

«Заметили нас немцы или нет?»— тревожно думали притаившиеся партизаны.

А самолеты уже перестроились в цепочку. Вот первый тяжело перевалился на крыло и с раздирающим сердце ревом круто, почти вертикально, пошел вниз. За ним второй, третий. Раздались взрывы. Черный, густой дым повис над кустами. Отбомбившись, ведущий самолет снова пристроился в хвост последнему.

Немецкие летчики бомбили березовую рощу метрах в трехстах от дороги. Там, около опушки, стояли небольшие стога свежего сена, паслись коровы. Видимо, немцы посчитали стога сена за какие-то партизанские шалаши и весь свой бомбовый запас обрушили на молодые березки. Только на последнем заходе летчики заметили на дороге повозки с ранеными. Прицельной пулеметной очередью ударили по ним. Было видно, как пули подняли на дороге пыльные фонтанчики, но из раненых никто не пострадал. Убило только одну лошадь и пулей разорвало железный обруч переднего колеса. Мы перенесли раненых на другую телегу и через сорок минут уже были в условленном месте.

Нас ждали. У обочины дороги стояли женщины, дети. В руках у них были кувшины с молоком, хлеб, варепая картошка. Местные жители прекрасно понимали, что только за одно сочувствие к партизанам их ожидала жестокая расправа немцев. Каждый вражеский солдат или полицейский, согласно инструкции гитлеровского генерала фон Браухича, мог и должен был убивать всякого советского человека, который покажется ему подозрительным: ребенка, женщину, старика. «Правильно поступает тот, — говорилось в инструкции Браухича, — кто полностью пренебрегает личными чувствами, действует беспощадно и бессердечно».

А в секретной директиве разведывателнього отряда 26-й пехотной немецкой дивизии говорилось:

«Следует расстреливать: лиц в гражданском или полугражданском платье, которые подозреваются в хранении оружия или в том, что они принимали участие во враждебных действиях против германской армии.

Следует вешать, — лиц, уличенных в явной принадлежности к партизанам. Устрашение усиливается путем вывешивания надписей».

Но все эти людоедские инструкции и директивы бледнели перед зверством оккупантов. Каратели жгли дома, отрезали головы детям, штыками кололи стариков и женщин. Я видел это своими глазами. Я видел вместо сел голые пепелища, вместо счастливого смеха слышал предсмертный детский хрип. До сих пор не могу забыть пятилетнего мальчика, пригвожденного к полу кинжальным немецким штыком. Это было в одной из весок (так белорусы называют свои села) под Дриссой.

И все же население встречало нас радостно и хлебосольно.

— Оставьте раненых у меня! — просила дородная сероглазая крестьянка. — У меня всегда молоко свежее, яйца, мясо.

Нашему взводу командир отряда приказал расположиться в здании начальной школы. Мы бережно вынесли во двор парты, шкафы, стенные доски. В классах поставили нары, сделали пирамиды для оружия. Там, где это требовалось, вырыли траншеи, окопы, тщательно замаскировали пулеметные и другие огневые точки.

Несколько дней отдыхали, набирались сил. Впереди нас ожидали новые бои и походы. Но и во время отдыха отдельные рейдирующие группы нашего отряда занимались диверсиями. Рельсовая война велась безостановочно.

Скрытно, бездорожьем диверсионные группы пробирались к магистралям Вильнюс — Двинск, Двинск — Рига, Двинск — Витебск, Каунас — Вильнюс. Некоторые участки железных дорог были полностью выведены из строя, на других шли под откос воинские эшелоны с техникой и живой силой. Лучший подрывник нашего отряда Кузнецов (имени и отчества, к большому сожалению, я не помню) за особо удачную диверсию был награжден орденом Красной Звезды.

Наш взвод после выздоровления снова возглавил Леонид Савченко. Высокий и круглолицый, с ястребиными глазами, он ходил по пустым классам школы и недовольно ворчал:

— Пустует. Третий год не учатся дети! А я ведь учителем до войны работал.

Я сидел у окна и разбирал трофейную винтовку бельгийского производства. Мне не терпелось узнать ее устройство. Патроны к ней были очень маленькими, с узкими латунными пулями.

— Изучаешь? — взводный пальцем постучал по прикладу. — Сколько лет тебе?

— Семнадцать.

— Да… уже бы десятый класс кончал. А ты воюешь… Технику бельгийскую изучаешь, — грустно усмехнулся он.