Партизаны Подпольной Луны

Давно приметил сей сугроб я, что таять не желает и скользок он, словно кусок баранины холодной, осклизлой, таковой, кою порою, увлечённые друг другом, вкушали мы в походе, когда нам не случалось поесть её горячей. А было часто так.

Любили мы друг друга тогда без соитий, одними поцелуями и ласками обходясь, покуда Гарри мой Гарри в шатре походном был.

Не при свидетеле ж сношаться!

- Тогда о Гарольдусе думал я, лишь как о препоне, мешающей любить в отпущенные милостивыми богами силы - теми богами, в коих веруешь ты, и теми, которым доверяю я жизнь свою.

- Ты… Ты тоже заговорил ритмично, о Северус, солнце моё, что подарил тебе я! А ты и не ведал вовсе о подарке моём, лишь чувствовал, что со мною тебе тепло.

- Да нет, говорю я, как обычно, о Квотриус, основа бытия моего. Всё так, достойно и правильно между нами, но сейчас пойду я к Гарольдусу, с точки зрения твоей - с целью грязною - познать невинность. Что же до меня, пускай лучше холод скуёт мои члены, лишь бы возлечь с ним и ласками призвать тепло и даже жар любовный. Ему и себе.

И не удерживай меня боле, ибо весьма и весьма упрям я и горд, и знаешь ты сие, о Квотриус, звездоокий цве…

- Так и ступай, о Северус солнечный, но сребряноликий!

* * *

* (фр) расхожее словцо, выражение, идиома.

Глава 29.

- Серебро во взоре твоём разгорается всё пуще и пуще. Знать, страсть воистину великую имеешь ты к драгоценному гостю своему, коий суть еси моё несчастье.

Только молю - будь ласков с ним, ведь девственик, хоть и безумный он еси.

- К тебе завтра утром приду, коль не побрезгуешь ты мною, не погнушаешься после Гарольдуса, девственность потерявшего. Станет он мужчиною, а, значит, я изменю с мужчиною тебе. Какой же будет моя роль в сей драме для тебя о Квотриус, прекрасней ты, чем все цветы на свете?

- Как можешь ты любить мужчин двоих одновременно? Понимаю я, женщина заставила тебя совокупляться с нею. Неужли и Гарольдус приворожил тебя любовно, как некая ромейская колдунья? Или же чудом узнал он привороты любовные народца гвасинг? Не понимаю я тебя, как можешь ты любить урода такового?

- О Квотриус, позволь тебе напомнить о «зерцале», чрез кое ты долго смотрел на свет, покуда не решил убиться! Ведь разным был весьма ты, то прекрасным, как сам Аполлон, но… зеленоглазым, как Гарольдус и ликом даже с ним в некоторой степени схожим, то прежним обликом своим, обычным, блистающим, то в мертвечину, прости, живую, столь неприятную для взора обратясь.

- О, брат, зачем же ты напомнил об этом мне?! Мне горестно и больно даже вспоминать о временах тех небывалых. Но ведаю, что были же они! Лишь по словам высокорожденной Госпожи Гонории я помню, о том, что таким страшным был, и даже я стыдился рабов твоих, о Северус несчастный! Любил же ты даже меня - урода, и как тебе не препротивно было спать со мною!

Боле же не помню ничего, и даже попытку умереть, и ту не помню.

- Но была она, и чуть не умер ты от большой кровопотери. Остановил я кровоистечение твоё, да зелиями пичкал, вот и не запомнил ты боль порезов глубочайших тем пуго, что на дне злосчастной бочки вмёрз в лёд. Лишь, подобрав с земли дворовой, забрал я его в начале с собой, но после, дабы не подумал кто на меня, кинул я его обратно в бочку.

- Так как же возлюбил ты Гарольдуса, коий прельстивым кажется тебе, любовным? Лишь благодаря волшебству его, иль показалось тебе лицо его сродни твоему племени и роду? Ужели англусы, пребудущий народ на Альбионе, все… таковы? А как же ты, прекрасноликий, пышнокудрый, с глазами, цветом напоминающими меня и матерь? И прочих, что взять бриттов, что взять полукровок?

- Я? А что до меня? Я же почти не англ, ведь столько иноземной, бурной, кипучей крови течёт по жилам! Я уж говорил тебе, о Квотриус, иль хочешь ты услышать всё заново?

… Ремус, на неопределённый срок отлучённый от заседаний Ордена, занимался собой. Вплотную. Он аппарировал под Полиморфным зельем со всё нескончаемым, используемым по чуть-чуть - а больше и не надо - драгоценным волосом Северуса, в Хогвартс. Рем больше не заходил к Луне или в «свой», директорский кабинет, так как в глазах Ауроров профессор Снейп, отлынивающий от занимаемой должности и переваливший все тяготы преподавания на диабетозного старичка Слагхорна, уже просто обязан был знать об отсутствии господина Директора в школе. Он просто нагло, на глазах у дежуривших под дверями его «дома милого дома» двоих министерских Ауроров, тихо, о-о-чень тихо прошептал пароль к комнатам и вошёл, как бы, к другу. Ремус был уверен, что о дружбе Снейпа и Люпина Ауроришкам известно.