Партизаны Подпольной Луны

Прости, мой Квотриус, но время не тебя любить мне…

- О, лунный камень…

О, несверлёная жемчужина… О, смарагдовы глаза! Жеребчик необъезженный - трёхлетка.

Прости меня в сравнении с животным тебя, тебя - прекраснейшего юношу…

Но c животным благородным, нервным, чувствующим так тонко, словно оголены все его нервы, горячей кровью.

Ты, словно чистокровный английский жеребец… Нет, ещё только жеребчик, но я войду в тебя, и ты сразу станешь взрослым.

Ты ещё пожалеешь об утраченной со мною невинности.

Ведь ощущаю я, всему же мне передаётся тела твоего тонкого вся дрожь, о святость девственности…

Да, лишь через руку в руке моей. Я тонко чувствую, мой Гарри…

- Не смею я коснуться поцелуем твоей ключицы, выдохнуть в неё,

Чтоб опалить дыханием горячим невинную плоть твою, мой Гарри…

Изрезанную мною в припадке безумия, охватившего, опалившего меня вслед за тобою.

Но сам вспоминай, хотел тогда ты… такой любви, жестокой, всей в крови.

Даже страшно вспомнить! Зато покуда мы в «этом» времени, то будем вместе, ведь слились наши раны с левого бока, со стороны сердца. Да, это такой средневековый ритуал, и мы прошли через него, но уж излишне большою кровью.

Хватило бы и капли.

А в мире «нашем», куда по-моему закрыта мне дорога, ты и не вспомнишь о наших томящих душу и тело, поцелуях той осенью счастливой для нас обоих.

- Неужли решусь я на это, желанное столь нам обоим?..

Придётся, ведь мой Гарри… да и я, грешный, так хотим этого… первого соития.

- Ложись, Гарри, вот так… почти тебе не будет в такой позе столь больно… сколько могло бы быть, лежи ты по-иному.

Цветами осыпаю я тебя, букетом огромным, одними лишь розами, но без шипов,

Твоя же роль их кровью невинности достойной обагрить…

Нет, крови, иншалла, не будет, ведь я с тобою чрезвычайно осторожен, ласков…

Вот отчего рассказываю я всё не на латыни, языке, тобою нелюбимом, я знаю… Да потому, что это не урок по спряжению латинских глаголов, это намного серьёзнее.

- О, я и сам не знаю, откуда, но знаешь ты теперь язык этот - латынь хорошо.

В этом убедился я сегодня за пиршеством ненужным… Когда разговаривал ты с пиктом Таррвой.

Целуй меня, мой нежный юноша, да горячей целуй!..

И Гарри, набрав побольше воздуха в лёгкие, поцеловал Северуса, да так! И страсть, и желание, и томление («Ну когда же? Зачем ты мучаешь меня, родной?») были и очень остро чувствовались в его поцелуе.

Чтобы не взять юношу разом, Северус на поцелуй практически не ответил, что очень огорчило Гарри и придало ему неуверенности в собственных умениях попросту целоваться. Но Северус думал по-иному.

- Вот, распалился я, но грешен - познал ведь и мужских, и женских ласк я…

Я недостоин, я - не тот, кто нужен…

Ты говоришь, что всё равно тебе?..

- Лобзай меня опять, уже чувствую, как приходит желание моё…

О, не терзай меня столь, Гарри, ты промедлением своим!

Позволь уж овладеть тобою… Да, сейчас.

Ты не готов?.. Так ласками и мягким расслабляющим массажем покрою я каждый дюйм желанного тела твоего,

Ты как бы цветок невиданный, что ароматом манит, но даться в руки не спешит… Ты спрашиваешь, отчего я так словоохотлив?.. Любовь так говорит во мне…

Да если б мог, я вирши сложил тебе, любимому, возлюбленному пуще жизни!

- Нет, не то я говорю… С тобой по-английски объясняться нужно, но я почти не в силах отбросить латынь, как ненужную основу нашего немногословного общения. Прости… Я не могу… Мне трудно даже по-английски говорить сейчас, когда мы так близки к желанному для нас обоих единенью.

Да, я о Квотриусе говорю… С ним же - только на латыни… Но ты же не ревнуешь… Ревнуешь?

Тогда быстренько перевернись на живот, сейчас с тобой я чудо такое сотворю, что и о ревности, язвящей сердце, ты забудешь…

Да поворачивайся же, не буду я сейчас входить в тебя. Не бойся. Ты только ничего не бойся… Ну же, прошу.

Глава 31.

- Лаская ягодицы, упругие, округлые, желанные, я языком наконец-то проник в узкое, горячее нутро…

И Гарри вскрикнул от неожиданности такого моего действия… Вот уж - не ожидал, что можно и… так любить.

О Гарри сладостный мой, сладкий ты любовью…

Я б песню, оду сочинил тебе, коли умел…