Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв.

Однако, как оказалось, мятеж совсем не прекратился, а, напротив, еще только начал разгораться по-настоящему. Минуло еще несколько дней, и один из стражников проболтался, что янычары перебили в ту памятную ночь всех министров султана. Одного из них якобы предприимчивые евреи согласились спасти за очень и очень большие деньги. Обрядив спасаемого в еврейское одеяние, они положили министра в гроб и понесли с плачем и рыданиями за город, к своему кладбищу. Янычары каким-то образом разузнали об обмане. Настигнув «похоронную» процессию, они тут же на месте изрубили в куски всех ее участников, а самого прятавшегося в гробу министра закопали живьем в том же самом гробу. Но это все были лишь кровавые подробности происходящего за стенами тюрьмы, главное же заключалось в другом: янычары свергли султана Селима Третьего, который уже сам брошен в темницу, а новым султаном провозглашен его юный племянник Мустафа Четвертый.

Этому известию пленники радовались откровенно:

— Ну и адмирал!.. Ну и Митрий Николаич… Ну и наши!

— Ведь его здесь никто еще и в глаза не видывал, а гляди, какая полундра приключилась… Самого султана свалил! Знай наших!

Но, вопреки тщетным ожиданиям пленников, для них с переменой турецкого падишаха не изменилось ровным счетом ничего. Снова потянулись томительные и однообразные дни плена. Голодные, скорее похожие на скелеты, чем на людей, в кровоточащих ранах от кандалов, матросы и офицеры едва волочили ноги. Кологривов попытался было как-то через монаха грека обратиться к иностранным посланникам с просьбой хотя бы об избавлении от кандалов. Посланники деликатно промолчали, а французский посол Себастиани, говорят, долго смеялся. Что оставалось делать после этого пленникам? Ничего, кроме как горячо и усердно молиться о даровании побед российскому флоту и войску.

Со временем все чаще и чаще люди стали впадать в полнейшую апатию. Участились голодные обмороки. Когда же тюремщики заявлялись в Банье, чтобы увести на казнь очередного уголовника, со всех сторон вслед уводимому неслись голоса сожаления:

— Уж скорее бы и нас топором по шее! Сколько ж можно терпеть да страдать! Невмоготу боле!

А потому, когда 27 августа ночью внезапно отворились ворота и в тюрьму ворвались несколько сотен янычар, а пленников стали спешно будить, многие из последних даже обрадовались.

— Ну вот, кажется, и мы дождались своего часа смертного! Вот и к нам пришел красный праздничек!

Капитан-лейтенант Кологривов и здесь остался командиром, не потеряв присутствия духа. Подчиненных своих он подбадривал:

— На колени пред палачами не падать и слез не лить. Мы моряки россейские, а потому и встретить свой смертный час должны не уронив своей чести флотской!

— Да с чего нам-то слезы лить? — невесело усмехались выходящие во двор офицеры и матросы. — Уж не по этой ли жизни скотской?

Узнав о возможной казни, особенно почему-то обрадовался доктор Гейзлер. Нахлобучив на голову свою неизменную треуголку, он начал будить своего спавшего товарища по кандалам матроса Сидоренко, радостно крича тому на ухо:

— Пора вставайт, Ванья! Сейчас нам будут немного резайт головка!

— А пусть прямо тута и режут! — загремел цепью полусонный Сидоренко. — Чего будить-то зазря! Хотя б перед смертью выспаться дали!

Но спать не дали уже более никому. Пленников выгнали в тюремный двор. Вперед вышел секретарь французского посольства.

— Поздравляю вас всех, — сказал он со значением. — Только что нами получено известие о заключении мира между Россией и Францией и о начавшемся перемирии между Россией и Турцией. Я счастлив первым поздравить вас с освобождением!

Офицеры быстро перевели все сказанное французом матросам. И те и другие некоторое время стояли безмолвно, все еще не осознав до конца случившегося. И только затем грянуло дружное «ура». Все обнимались и целовались, смеялись и плакали. Глядя на эту бурю чувств, заулыбались далее стражники и приковылявший на своих костылях Мехмед. Затем пленников тут же расковали. Секретарь посольства попросил Кологривова, как старшего по званию среди пленных, отделить всех русских от остальных. Пользуясь всеобщей неразберихой, капитан-лейтенант тут же поставил в общий строй с моряками, драгунами и казаками более полутора сотен томившихся в тюрьме греков и армян, которых француз тут же записал в свой список как русских, а потому, безусловно, подлежащих немедленному освобождению.

Утром бывшие пленники были отведены в здание российского посольства, где их, наконец-то, по-человечески встретили, вымыли и накормили. После этого с первым же купеческим судном все они были отправлены в Россию.

По прибытии своем в Кронштадт капитан-лейтенант Всеволод Кологривов был отдан под суд за потерю вверенного ему судна. Но члены суда, взвесив все обстоятельства крушения и опросив команду корвета, признали бывшего командира «Флоры» в случившемся полностью невиновным. И Кологривова, и офицеров с матросами ждали новые назначения и новые корабли. От службы на флоте отказался лишь доктор Гейзлер, щеголявший перед всеми уже в новой огромной треугольной шляпе.