Пасадена

Линда снова еле сдержала досаду, ведь письма его обещали больше! Для кого он так упрямо держал это место? При чем здесь она? В поезде она уговаривала себя, что ждать ничего не нужно: еще до приезда Линда рисовала себе маленькую комнатушку сбоку от кухни; длинную очередь проголодавшихся работников с пустыми тарелками и чашками в заскорузлых пальцах; огромные горшки, в которых будет вариться сразу целая сотня картофелин. Именно этого она ждала от своей работы на ранчо, но все-таки в ней теплилась крошечная искра надежды. На что? В тот первый вечер она не могла определить; но прохладный ветерок, сливочно-желтые звезды, запах фруктовых деревьев и лицо Брудера в круге полей шляпы давали Линде повод думать, что ее будущее все-таки окажется не таким уж неприметным. Что сказал Уиллис перед тем, как вышел из ее комнаты? Кажется: «Я хочу, чтобы вы были здесь счастливы. Скажите, как я могу сделать вас счастливой?» Она кивнула и потрогала коралловую подвеску. После долгого дня ей представилось, как мать выходит из океанских волн, расставаясь со своим прошлым. Линда думала о вечерах, когда Эдмунд, а потом и Брудер уехали, оставив их с Дитером, когда она заплывала так далеко в океан, что «Гнездовье кондора» казалось совсем маленьким, и там, за милю или даже больше от берега, Линда становилась такой же, как и другие обитатели океана, так что охотник за морскими слонами мог бы запросто кинуть в нее гарпун. Но прошло много лет, Линда научилась подавлять в себе желания и в самый свой первый вечер в Пасадене она прибралась в кухне, вымыла последнюю тарелку — Брудер закрыл дверь в свою комнату и следил за ней сквозь сужающуюся трещину — и, когда в особняке стало темно, а в доме для работников — тихо, в одиночестве легла в постель.

3

Она поднялась до рассвета. На ранчо было тихо и темно, железные пружины громко скрипнули, когда она встала с кровати. В шкафу нашлось немного дешевого кружева. Она сошьет новую занавеску для своей спальни, а если кружево останется, еще одну, поменьше — для окна над кухонной мойкой. Но пока за оконными стеклами была темнота раннего утра, и от этого ей было спокойно. Ветер стих, апельсиновые деревья казались большими стогами, стояли, как бы подпирая друг друга, и перед рассветом походили на больших притаившихся зверей, на холме смутно виднелись очертания дома. Накануне Линда сильно устала, ночью ей ничего не снилось, и поднялась она с такой ясной головой, как в «Гнездовье кондора» — ей казалось, что уже очень давно, — когда она просыпалась вместе с койотами и бежала поскорее забросить крючок с насаженным на него червяком в утренние серые воды Тихого океана. Эдмунд просил ее писать каждый вечер перед сном, и теперь ей уже не нужно было сдерживать это обещание. Он признался, что очень одинок, и она не совсем понимала, чего он от нее хочет. Линда не знала, чем ответить на его отчаяние; не понимала, почему он так неумело держит Паломара на коленях; недоумевала по поводу того, что в самом конце он не подходил к больной Карлотте, умершей в своей постели в «Гнездовье кондора», разметав волосы, как будто она плыла в ручье. Когда Линда уезжала, он глухо расплакался.

— Езжай, езжай, — сказал он ей. — Если ты должна — езжай.

Он проводил ее до дороги, еле справившись с ее тяжелым чемоданом и оставив плачущего Паломара на залитом безжалостным солнцем дворе.

Из своего окна Линда видела, как в деревьях шевелится какой-то неясный силуэт; уже начинало светать, и она поняла, что это Брудер: он толкал перед собой тачку, затем остановился на середине участка и принялся обрывать с веток апельсины. Линда со стуком открыла окно, задержала дыхание и услышала, как ступают по твердой земле его ботинки. Вчера вечером за столом говорили о том, когда пойдет первый дождь — до Дня благодарения или после; Слаймейкер и Хертс ходили туда-сюда, а потом Брудер сказал: «В этом году рано будет, еще до первого ноября». Он посмотрел на Линду и подумал: «Если ты мне веришь, то увидишь, что я прав».

Утром, после кофе и овсянки, Линда навела порядок в кухне, протерла клеенку, прибитую гвоздиками к столу, вышла из дому и поднялась на холм. Солнце быстро сушило блестящую росу, от платанов и дубов на землю кое-где ложились пятна теней, но почти вся дорога лежала под ярким солнцем. По пути ей встретилась гремучая змея, которая выползла погреть свое белое брюхо на солнце. Линда кинула в нее камнем, попала прямо в голову, змея судорожно дернула хвостом и умерла. Линда не помнила точно, сколько змей убила за всю свою жизнь — несколько десятков, не меньше, — и сейчас карманным ножом умело отделила от хвоста погремушку и завернула ее в носовой платок. В детстве они с Эдмундом любили хвалиться друг перед другом, у кого больше таких засушенных, хрустящих погремушек, и каждый засыпал со своим сокровищем под подушкой.