Пассажирка

Николас открыл ворота и жестом пригласил ее войти. Этта расправила плечи, желудок перевернулся от волнения и страха. Затем она подняла молоток и трижды резко постучала.

Ужасное мгновение Этта думала, что никого нет дома. Она наклонилась вперед, прижав ухо к дереву, и услышала девичий крик «Минуточку!» и топот ног по лестнице. Этта шагнула назад. Что-то царапнуло металл – возможно, заслонка глазка? Она взглянула на Николаса, стоящего у основания ступенек, держа одну руку на сумке. Когда дверь отворилась, послышался вздох, вскрик:

– Рози? Но что ты делаешь…

Этта выпила ее образ одним долгим глотком.

Длинные темно-рыжие волосы девушки струились по плечам, лицо затеняла зеленая фетровая шляпа. Воротник серовато-зеленого платья был расстегнут до белой нашивки на кармане у нее на груди, на которой красными буквами значилось: «ЖДС гражданской обороны».

Она была такой молодой. Невероятно молодой. Нос и скулы Элис украшала россыпь веснушек. Этта видела фотографии… но… но с лица этой Элис еще не сошел детский жирок. Этта мгновенно узнала ее глаза – бледно-серые, которые она так хорошо знала. Этта, казалось, потеряла контроль над телом, голос охрип, и ей пришлось скрестить руки на груди, чтобы не броситься Элис на шею.

– Ты не Роуз, – медленно произнесла Элис, вцепившись в дверь, будто собираясь ее захлопнуть.

– Нет, – сказала Этта, удерживая дверь. – Не Роуз.

12

– Не могу предложить вам ни чая, ни кофе, впрочем, ни молока, ни сахара тоже нет. Нормирование и все такое. Очень извиняюсь.

Элис провела их в переднюю гостиную, кивком предложив Этте и Николасу сесть на чопорную мягкую викторианскую софу. Затем ненадолго вышла, но Этта не позволила девушке выпасть из поля зрения: выглянула в холл, чтобы следить за ее перемещением. Элис вернулась с водой и несколькими сухариками.

– Все хорошо? – спросила она.

Этта заставила себя оторвать от нее взгляд и посмотреть на висящую над камином картину – импрессионистское поле красных маков, – и ее губ коснулась улыбка. Девушка будто бы увидела старого друга. Картина, дополненная витиеватой золотой рамой, переплывет Атлантику и обоснуется в квартире Элис и Оскара в Верхнем Ист-Сайде. Но не раньше чем через десять лет.

Ноты аккуратно лежали на закрытом пианино, а под его блестящим деревянным телом прятался небольшой пюпитр и футляр для скрипки, на которой Этта десятилетия спустя будет играть по нескольку часов каждый день. Она забыла, что из-за войны Элис прервала занятия и начала играть профессионально, только когда ей исполнилось двадцать, когда покинула Лондон.

– Вам придется извинить меня за грубость, – сказала Элис, садясь на кожаное кресло напротив Этты. – Но я должна быть на смене через несколько минут.

– Все в порядке, – ответила Этта, чувствуя, как к горлу подступают слезы. Те же слова, что она сказала ей в Метрополитене перед концертом…

Некоторые вещи никогда не меняются; например, то, как лицо Элис смягчается от сочувствия.

– У меня всего несколько вопросов, – продолжила Этта. – Можно?

– О Рози? – поинтересовалась она, изучая Этту, как Этта изучала ее. – Боюсь, вам не повезло. Я не видела ее много лет.

Этта неловко заерзала от жесткого тона Элис. До сих пор Этта была уверена, что невозмутимость девушки – просто настороженная вежливость. Теперь она поняла, что это: откровенное подозрение. Эттина внешность, столь близкая к материнской, должно быть, застала Элис врасплох, когда та открыла дверь.

Она нам ничего не расскажет. Да и знает ли что-нибудь сейчас?

– Вы были… вы с ней близкие подруги? – спросила Этта.

– Едва ли, – ответила Элис, и Этта поняла, что это ложь, просто вспомнив, как та открыла дверь. – Мы вместе ходили в школу, пока профессор – ее дедушка – не умер. Она исчезала время от времени, убегая с какой-нибудь компанией, но иногда оставалась с нами. Как я уже сказала, я не видела ее много лет.

Этта заерзала, привлекая обеспокоенный взгляд Николаса, весь разговор изучающего свою воду, словно не мог до конца поверить, что в ней не плавало грязи.

– Не хочу показаться грубой, – повторила Элис, но на этот раз в ее голосе слышалось больше стали, – но кто вы и зачем пришли?

Была не была – все лучше, чем впустую терять время.

– Меня зовут Этта. Я ее дочь.

Николас выплюнул только что проглоченную воду и, задыхаясь, заколотил себя по груди, в недоумении поворачиваясь к ней.

– Дочь? – изменившимся голосом переспросила Элис. Она почти кричала. – Чудесно! Боже мой! Вы так поразительно похожи. Я должна была догадаться. Этта – это какое-то сокращение? В каком веке вы родились? Когда все идет не по порядку, это ужасно сбивает с толку, сами знаете.

Поток запутанных противоречивых эмоций: гнева, волнения, надежды, расстройства – прокатился по Этте, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы отдышаться и переварить все это.

– Генриетта, – сказала Этта. – А это Николас Картер.

– К вашим услугам, мэм, – с поклоном произнес Николас, положив твердую руку Этте на плечо, надежно удерживая ее на месте. Этта благодарно кивнула – ей казалось, что она вот-вот выпрыгнет из кожи.