Пастернак в жизни

Читатель, Вы, наверное, уже догадались, что я говорю о молодых людях, выпускающих все чаще и чаще никому не нужные книжки, на которых неумело-незатейливо написано: книгоиздательство «Лирика». И вот передо мной еще одна такая книжка, полная тоски и переливания из пустого в порожнее. Иному в голову не придет сознательно критиковать предисловие в ней, никто не понесет ее сознательно домой насладиться стихами, и только, быть может, и мне, по случайной обязанности рецензента, пробежав строчки глазами со скоростью американского экспресса, приходится сказать ее автору, что не нужно называть себя символистом, когда для составления своих стихов пользуешься и строчками В. Шершеневича («Романтическая пудра») (стр. 19, 20) и пытаешься надушиться северянинскими духами (стр. 30, 33, 37), причем это выходит у Пастернака куда лучше, чем то, под чем более бы приличествовала подпись Андрея Белого (стр. 13, 14, 11, 12), А. Блока, В. Иванова, В. Брюсова (стр. 31, 32), Козлова, Подолинского, А. Одоевского или какого другого второстепенного поэта пушкинской эпохи (стр. 15, 16) и др., и добавить, что ни В. Шершеневич, ни Игорь Северянин никогда не рифмовали «причудник – спутник» или «поножь – гонишь» уже по одному тому, что это даже не ассонансы, и что недостаточно еще присутствия в книжке таковых и упоминаний об обсерваториях, вокзалах, проспектах и городе, чтобы она могла войти в современную русскую поэзию.

(Шершеневич В.Г. // Первый журнал русских футуристов. 1914. № 1–2. С. 140–141. – Рец. на кн. Пастернак Б. Близнец в тучах)

* * *

Менее всего можно обвинить Б. Пастернака в бессодержательности, банальности и подражательности. Почти все его стихотворения этой небольшой книжки подкупают подлинностью и остротой переживания, импрессионистической смелостью и новизной образов, иногда весьма метких, например:

Вокзал, несгораемый ящикРазлук моих, встреч и разлук. (стр. 20)

Или

Солнце грустно сегодня, как ты,Солнце нынче, как ты, – северянка… (стр. 17)

Но тем более настойчиво ставим мы Б. Пастернаку в упрек недостаточную чуткость и внимание к ритму, рифме и прежде всего к самому слову – его точному значению, пластике, тембру. Многие стихи неточны до утраты смысла, как, например, следующее двустишие:

Висел созвучьем (?) СкорпионаТрезубец вымерших (?) гитар… (стр. 23)

Образы порою не сочетаются, а насильственно пригоняются друг к другу (стих. «Грусть моя…»). Встречаются у Пастернака строки безжизненно отвлеченные, удручающе-прозаические. Часты мучительные нарушения стиля.

(Аз О.

// Столичная Молва. 1914. 19 мая. – Рец. на кн. Пастернак Б. Близнец в тучах)

Вас не должен смущать этот «melange» <смесь, фр.> действительного чутья, напускного пуризма и самого откровенного недомыслия, – окрошка, без которой критика невозможна. Что касается той чуткости, с какою неизвестный мне рецензент уловил основную мою особенность – оригинальность и импрессионистичность, мою возбудимость, – я сильно подозреваю, что сделано это не по доброй воле, а по принуждению, – дело в том, что за этот год я стал известен в молодых кругах Москвы литературно, то есть не по знакомству, а так, что меня знают и говорят обо мне люди не знакомые мне и, к счастью, остающиеся незнакомыми. Кроме того, дело не обошлось, вероятно, и без указания Брюсова. <…> Зато прав рецензент, журя меня за смешение стилей, и то, что он о строчке «главою очертя» говорит, тоже правда, хотя я не нуждался в его пояснениях и сам колебался, оставить ли мне это неправильное выражение в том виде, как оно мне, может быть, именно благодаря неправильности, нравилось, или же исправить его. Асеев, чуткий до всего этого, отсоветовал мне исправлять его. Прозаизм? Это он тоже уловил. Но это не прозаизм, а некоторый холод книжки, и признаюсь, вынужденное, мне не свойственное благообразие и умеренность ее.

(Б.Л. Пастернак – родителям, 20 мая 1914 г.)

* * *