Он испытывал особые чувства к этому своему сыну — с тех пор, как уверился, что тот прямой потомок Кацве из народа лэвали. Его облик будил в нём сотни лет назад погребённые в памяти воспоминания и вызывал щемящую горько-сладкую тоску по минувшему. А ещё эмиссар только теперь начал со всей полнотой осознавать, что его, казалось бы, хаотические странствия от народа к народу, от племени к племени, от посёлка к посёлку, все его труды и сражения, и даже же его любовь с женщинами, были тщательно рассчитаны и выверены Поводырём. И всё это привело появлению того мира, в котором он теперь живёт. Так что в какой-то… нет — в очень большой степени Бхулак ответственен и за то, что на Страну городов сейчас надвигается страшная беда. И он чувствовал себя обязанным исправить это зло.
Он не сомневался, что ирги — потомки змеелюдов, которых колдун Айци увёл в Золотые горы, где они смешались с пришедшими туда же ореями и, наверное, ещё какими-то местными народами. Видимо, со временем они преодолели свою ненависть к лошадям, а от ореев научились медному делу и достигли в нём великих высот. А Змеи, поклонявшиеся той же самой богине под немного другим именем, так и остались самыми сильными у этого народа, превратившись в мрачную общину колдунов-убийц.
Вообще-то, и до Бхулака, и до Српа доходили слухи, что и сами вожди иргов — которые не состояли в обществе — не слишком-то довольны его усилением, даже ненавидели Змей и всё, что с ними связано. Что-то подобное говорила и Нойт, но её видения были смутными и не слишком понятными. Бхулак много думал, как бы попытаться это использовать — если это, конечно, правда. И, кажется, придумал… Но этот план следовало отложить на потом — сейчас следовало всеми силами отражать вторжение.
Прошедшей зимой отряды иргов быстро продвинулись по великой равнине на лыжах и санях, нападая на соседние племена. Не было сомнения, что они вот-вот обрушатся на ариев — только непонятно, с какой стороны. Сейчас бы ему пригодилась помощь Поводыря, который всегда ведал, как и где по земле передвигаются большие массы людей…
Бхулак подкинул берёзовое полено в начавший затухать очаг, перед которым сидел в одиночестве, выйдя из покоев ночью, чтобы поговорить с сыном. Вара спала — кроме часовых на стенах и… Тапати. Жена, как всегда, не спросившая его, куда он уходит, ожидала райжу. Иногда Бхулак чувствовал, что не понимает происходящее в её душе, иногда — что видит там всё, словно в ясном кристалле. Скорее всего, он ошибался в обоих случаях. Истинным же оставалось лишь его сожаление, что он не в силах стать ближе для этой женщины, чья жизнь казалась ему столь же трагически-мимолётной, как и у прочих, до неё бывших.
Но сейчас его мысли занимало нечто гораздо более постоянное — Поводырь. Ирги — люди, какими бы грозными они ни были, умрут в свой срок, а через несколько сотен лет о них никто и не вспомнит. А Поводырь останется столь же опасным, как и теперь. Если вообще не решит уничтожить всех людей — Бхулак не сомневался, что его бывшему хозяину это по силам. В любом случае ни он, ни даже Арэдви и предположить не могли, чем сейчас занят и что замышляет повреждённый механизм в небесной бездне.
Но возможно, у них появился шанс одолеть его. Во всяком случае, план — не просто безумно опасный, но и сулящий Бхулаку горе, даже если дело завершится благополучно. Принадлежал план Арэдви, и он сходу отверг его, когда та рассказала подробности. Но сейчас, размышляя в тишине и одиночестве, понимал, что другого выхода нет: следовало или покориться — то есть почти наверняка погибнуть и при этом погубить ещё множество зависящих от него людей, или бороться. Но тогда этот план оставался единственным приемлемым вариантом.
— Райжа, прибыл гонец с севера.
Бхулак так задумался, что пропустил появление подошедшего со спины Шамьи — несмотря на свои массивные стати, молодой колесничий передвигался бесшумно, как кошка.
— Ирги напали на поселение Бахул в предгорьях большого хребта. Ночью, неожиданно. Убили почти всех. Сейчас идут на юг. Их очень много. С воинами конные повозки.
Значит, с севера… Бхулак ожидал удара, скорее, с востока или юга. Но это почти не имело значения.
— Пришло время, Шамья, — произнёс он, поднимаясь.
Колесничий серьёзно кивнул и сжал могучий кулак на заткнутой за пояс шестиконечной каменной булаве. Но тут же лицо его разгладилось и сделалось безмятежным, словно у нерождённого младенца — когда Бхулак пропел ему тайную песню.
— Слушай меня очень внимательно, Шамья из рода Шакья… — начал он.
Пришло время этому его сыну сделать свой главный выбор. И Бхулак знал, что он выберет.
Страна городов, Аркаинская долина. 1993 год до н. э.