Пастушок

– Откуда ты знаешь, что это половцы? Как могли они пролезть в Киев?

– Да я тебе говорю, что чую я их! Я не удивлюсь, если они прячутся на подворье митрополита! Ведь там кого только нет! Этот варяг, Ульф! Ведь ты его видела?

– Да, встречала.

– Он только там и сидит, по городу ходит редко! А про него говорят, что он – человек опасный, служил девяти царям и трём королям, да каждого из них предал! И у него – какие-то дела с Михаилом. Этого Ульфа сегодня не было на пиру?

– Я его не видела.

Они шли южным краем площади, по которой слонялись одни собаки. Ближе к подворьям и кабакам мельтешили девки, в потёмках очень похожие на созвездия, потому что эти туманные киевские потёмки и для Евпраксии, и для Зелги были ещё мрачнее, непостижимее, чем сияющая бездонность ночного неба. И посему, когда вдруг из-за угла вышли трое да преградили ханше и королевишне путь очень недвусмысленно, Зелга вскрикнула. Но Евпраксия, у которой было твёрдое правило: сперва злиться, затем пугаться, так поступила и на сей раз. Она начала с того, что обозвала трёх призраков мерзопакостными ублюдками, а потом, приглядевшись к их пьяным рожам, стала и вовсе топать на них ногами.

– Ах вы, поганцы! – заверещала она, – Может быть, ещё и ножи на меня поднимете, чтоб я встала тут перед вами на четвереньки, а заодно и Зелгу свою нагнула? Василь, Радомир, Иванко! Когда-нибудь я до вас доберусь, сукины сыны, знайте! Вольга к вам в гости пожалует!

– О, да это сама Забава Путятишна! – рассмеялся один из молодцев, а другой воскликнул:

– Прости, боярыня, не признали тебя во тьме! Куда держишь путь? Может, проводить?

– Ведь не мы одни ночью шарим, – прибавил третий, – опасно!

– Да ну вас к дьяволу, я уж почти пришла! Проваливайте.

– Живее! – пискнула Зелга, – пока я добрая!

Удальцы исчезли так быстро, что Зелге снова стало не по себе. Но у неё тут же мелькнула мысль, что, в целом, плевать, кто они такие и куда делись за один миг – главное, что сгинули! Усмехнувшись, две полунощницы зашагали дальше по жутким, мрачным местам, которые днём казались им самыми весёлыми в мире.

Неподалёку от закоулочка, куда надо было свернуть, ещё какие-то ухари жгли костёр и пили хмельное. Было их больше дюжины. Среди них маячили девки. Все они также знали Евпраксию и приветливо перебросились с ней словечком. В тесной избушке Улеба, которая примыкала к кузнице, было тихо. Но за свиным пузырём, плотно заслонявшим маленькое окно, угадывался дрожащий огонь лучины. А когда Зелга стукнула по двери кулаком, засов вскоре загремел и залязгал. Дверь приоткрылась с долгим, тягучим скрипом. Медник сперва осторожно выглянул, затем вышел на узенькую ступеньку, которая также скрипнула. Лицо мастера было чистым, как и одежда. Узнав при свете луны боярыню, он смутился. И Зелга вдруг заметила то, чего она почему-то не замечала днём – что ему не больше двадцати лет.

– Ещё не ложился? – осведомилась Евпраксия, – или уже вскочил?

– Ещё не ложился, – пробормотал Улеб, – задумался над узором.

– Каким узором?

– Епископ Пётр заказал мне медный светильник для Берестовской часовни. Этот светильник к Троице надо выковать.

– Как обидно! А я, дружочек, по делу к тебе пришла.

– По какому делу?

Евпраксия поглядела на Зелгу. Та вдруг обиделась.

– Я замёрзла! Я вся дрожу!

– Тулупа у тебя нет? – снова обратилась боярыня к молодому медных дел мастеру. Тот ушёл в избу и вскоре вернулся со стареньким полушубком, пахнущим прелой овчиной. Ему этот полушубок был бы чуть ниже пояса, Зелге же он пришёлся почти до самых колен. Она в нём согрелась за один миг.

– Теперь хорошо? – спросила её Евпраксия.

– Да, неплохо.

– Спокойной ночи!

Когда скрипучая дверь захлопнулась и засов внутри лязгнул, Зелга уселась прямо на землю возле порога и обняла руками коленки. Её большие, мечтательные глаза глядели на звёзды, слегка подёрнутые туманом. Невдалеке подбрасывал к небу искры яркий костёр. Около него пили мёд разбойники. Зелге было приятно думать о том, что эти же звёзды сейчас мерцают над степью, что на них смотрят лихие воины, отпустившие лошадей пастись и молча сидящие у костров. Впрочем, если бы они были лихими, разве загнал бы их Мономах в такие далёкие степи, к берегам Дона? Говорят, он собственноручно убил в бою двадцать ханов, и в их числе – Урусобу, которого до него никто не мог одолеть. Нет, степь хороша, но в Киеве тоже очень даже неплохо. Здесь госпожа! Она лучше лошади. Ну, в том смысле, что с ней ходить пешком лучше, чем без неё скакать на коне по степи галопом.

Вдруг что-то снова стало скрипеть – быстро и ритмично, и не снаружи, а прямо в самой избе. Зелга улыбнулась. Ей это было знакомо. Но только зря госпожа всё это затеяла! Очень зря. И с такими мыслями половчанка крепко уснула, спиной прижавшись к нижним венцам избы. Ночь уже была на исходе.

Глава одиннадцатая