Пастырь добрый

– Может. – Штойперт поднес флягу снова к губам и, свистнув пустотой внутри, воззрился на нее удивленно. – Простите… – пробормотал он растерянно и виновато, возвратив ее Райзе; тот отмахнулся. – Да, такое может быть, – повторил эксперт, глядя на свои подрагивающие пальцы. – Если кто-то намеренно пожелал это скрыть. Если с их стороны работает свой эксперт, который, предполагая появление кого-либо, подобного мне, озаботился сокрытием следов.

– Стало быть, и такие следы можно замести?

Тот кивнул – молча, прикрыв глаза и переводя дыхание осторожно и преувеличенно спокойно. Щеки у Томаса Штойперта были цвета грязного известняка, а под глазами поместились синеватые круги, точно бессонных ночей у него за спиною осталось великое множество, и с ними чередовались голодные полные забот дни; Курту даже почудилось (или вправду так?..), что выпускник особого курса за этот день изрядно потерял в весе.

– Если же вы имели в виду мои недостаточные умения или небрежность, – тихо добавил эксперт, все так же не открывая глаз, – то… Как бы вам это объяснить… Здесь не умение главное и не внимательность; если никто не мешает, этого не ощутить нельзя. Невозможно не уловить. Как вонь. От напряжения внимания и тренированности независимо.

– Однако ж, – не унимался Ланц, – когда нынче ночью вы, майстер эксперт, ехали через Кёльн, – ведь вам же, прошу прощения, не смердело?

– Это… – Штойперт открыл-таки глаза, но на собеседников не смотрел, устремив взгляд в стену против себя. – Это… не всегда в работе; иначе и жить было бы невозможно – весь мир полон подобных следов, так можно было бы и с ума сойти. Бывает, конечно, что накатывает внезапно, мимовольно, однако такое большая редкость. Когда появляется необходимость, надо настроиться, попросту разрешить себе это чувствовать, и тогда идет уже само… Просто поверьте мне на слово. Если б это было в городе, я бы увидел.

– Это было в городе, – с нажимом выговорил Ланц, и эксперт поднял к нему взгляд почти озлобленный, выдавив с усилием:

– Мне Знак дали не за красивые глаза, майстер инквизитор. Повторяю вам: нет в Кёльне ме́ста, где этой ночью произошло бы убийство; этой ночью или в ближайшие дни. Я понимаю, чего могут стоить мои слова в вашем деле, посему, если я говорю, что за что-то отвечаю – я головой ручаюсь за это. Все, что я ощущал, – следы сильные, но застарелые, осязаемые лишь из-за того, чем

сопровождалась гибель. Меня пригласили, чтобы дать свое заключение, и вот вам оно: следов убийства не обнаружено – ни на улицах, ни в зданиях, кроме тех, что я уже упомянул.

– Магистратская тюрьма, – повторил Курт, не дав сослуживцу продолжить избиение младенца со Знаком эксперта на шее; Штойперт кивнул. – Это ясно: там, я полагаю, и сейчас кто-нибудь испускает дух. Что еще? Площадь – это было давно; то, что доносится из старых кварталов, – события постоянные, посему от них будет веять чем-либо подобным всегда, я верно понял?

– Если я понял верно, и это место сбора здешней преступности, – то да.

– Ты понял верно. Далее: Друденхаус… Хм. Я просто промолчу. Теперь – пустырь; та же история. Университетские головорезы разрешают там свои споры, стало быть, и это место обречено также неизменно издавать подобный… odor mortis[71]

. Так?

– Все верно, – согласился эксперт, глядя исподлобья, слегка удивленно сообразительностью обыкновенного следователя относительно вещей столь тонких и открытых лишь избранным; Курт кивнул, поморщась от вновь прострелившей лоб молнии:

– Ясно. И – бойни… Хм… Как-то даже обидно за венец Божьего творения, коли уж его можно спутать с коровой.

– Вам ли, господа дознаватели, не знать, что венец творения временами хуже любого зверя, – по-прежнему тихо пробормотал Штойперт, вновь отведя взгляд и уставясь на свои руки, глядя, как сжимаются и разжимаются его дрожащие пальцы. – Что же до коровы… Не знаю, чему тебя в быдлятнике учили…

– Eia

[72], – усмехнулся Ланц; эксперт осекся, и кончики его ушей порозовели, явив собою резкий контраст с серыми щеками.

– Извини, – выдавил он чуть слышно.

– Однако же… – несколько покоробленно усмехнулся Курт, но, тем не менее, распрю продолжать не стал, видя, что собрату по alma mater и без того совестно за сорвавшееся по привычке словцо, коим, судя по всему, особые курсы именовали всех прочих, не удостоенных полученным от Создателя даром. – Так что с коровами?

– Я… кхм… не знаю, чему вас учили на следовательских курсах, однако вот тебе факт: крестьяне стараются не касаться молока или сливок острыми предметами, полагая, что так могут навредить корове. Она, по их мнению, особо чувствительна к тонким материям – обладает чем-то вроде души; ее даже дурными словами не кроют… Масло – режут, да, однако при этом никогда не втыкают нож в кусок острием, только срезают кромкой; ты знаешь об этом?

– Суеверие? – уточнил Курт, уже предвидя ответ, и эксперт улыбнулся с нескрываемой снисходительностью: