Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь?

В тот день Адельке ход со школьной линейкой весьма удался! На неё действительно оглядывались и недоумённо рассматривали. А она шла по школьному двору, делая вид, что ничего не происходит, не обращая ни на кого внимания, и как бы со стороны с удовольствием любуясь своей красотой. С ней заговаривали, она отвечала, снисходительно улыбалась и шла дальше. Ей казалось, что именно так плыл Гладкий Утёнок, когда, наконец, смог осознать, что превратился в Прекрасного Лебедя. Сколько проблем отпадало сами собой!

Настроение на линейке держалось замечательным, пока Наталья Георгиевна говорила речь, пока вручали грамоты прошлогодним «отличникам». Однако когда пришло время читать поздравительные телеграммы, оно медленно и верно стало катиться вниз.

Это была такая традиция: выпускник школы, поступивший в вуз, только в вуз, никакой не техникум, в порядке рапорта любимой школе, ну и на зависть непоступившим и непоступавшим, тем, кто будет присутствовать на линейке Первого сентября, посылал поздравительную телеграмму, дескать, «поздравляю родных учителей с новым учебным годом тчк желаю успехов в вашем нелёгком труде тчк здоровья зпт счастья тчк». И самое главное было – правильно оформленная подпись: «студент харьковского авиационного института дима болотин». А ещё можно было подчеркнуть «студент первого курса», словно кого-то могли зачислить сразу на второй, или третий. Читая фамилию, Наталья Георгиевна профессионально поднимала голос на последних двух слогах, и в конце он как бы от восхищения вообще срывался…

Телеграмм было довольно много. Причём поступили даже те, кто вообще не рекламировал своё намерение получить высшее образование и стать членом «прослойки между двумя превалирующими классами» – рабочих и крестьян.

Две трети учеников презирали науку и гордились своим пролетарским происхождением. Любимым выражением при выяснении отношений между учащимися, на которое руководство школы закрывало глаза, было «интеллигент недорезанный!». А тут все без разбору кинулись становиться этими «недорезанными». Сие было так престранно и необъяснимо! Её одноклассники, которые никогда не выставлялись ни на какие Школьные Олимпиады, не ходили тайно к репетиторам, каким-то непостижимым образом стали студентами. Словно прошёл совершенно естественный процесс, под названием «продолжил учёбу в институте», словно им это ничего не стоило и было чем-то совершенно обыденным для желающих. А у Адель вся жизнь была исступлённой подготовкой к «поступлению», и само оно жило в мозгу ожиданием чего-то умопомрачительного, по масштабам разрушений равного глобальному потеплению. Даже когда у неё были эти самые проклятые «тра-ля-ля», мама ей на больную голову очень строго объясняла: «Привыкай! У тебя всё время будет болеть! Ты когда вырастешь и на занятия в Мединститут будешь ходить, когда у тебя будут „тра-ля-ля“, и потом на работу в поликлинику. Это совсем не уважительная причина, чтоб пропускать занятия в институте!». Сколько она себя помнила, столько мама говорила об институте, именно о Медицинском, как если б это было самоцелью жизни, путешествием в загробный мир, к которому надо постоянно и постепенно готовиться, травясь, как в средние века венценосные особы, мелкими дозами мышьяка. Она и готовилась, представляя себя в каком-то огромном холодном здании, корчащейся от боли в животе, но очень гордой, неприступной, не показывающей даже вида, что у неё «тра-ля-ля» и не пропускающей ни одной лекции по патологической анатомии.

«…студент первого Краснодарского медицинского института Буйнов!» – С силой выбросив руку вперёд и почти взвизгнув, прочла Наталья Георгиевна.

«Почему „Первого мединститута“? – с вялой тоской думала Аделаида. – Разве их там два или три? Мединститут в Краснодаре единственный, первый, он же и последний – Краснодарский Государственный Мединститут. Зачем Буйнов написал „первый“?»

«Да-а-а, какая тебе разница?! – вдруг проснулся внутренний голос, давно не подававший признаки жизни. – Тебе обидно и завидно? Так и скажи!»