Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь?

Восхитившись своей догадливостью и хозяйственностью, Адель полезла было в очередь. Но не тут-то было! Если раньше, в прошлой жизни, она ещё как-то могла сбоку, или с налегающими в спину протиснуться к прилавку, то в данной ситуации это было исключено! ГЪлодные горожане поняли, что к хлебу, который они приобрели в шесть утра, могут получить ещё и яичницу, озверели окончательно. Из толпы то и дело выпадали побитые. Кто в одной туфле, кто в разорванной одежде, со свежей кровью под носом, кто без сумки, кто без части волос. Страшный вой сотрясал толпу, раскачивающуюся, как на палубе штормового корабля то в одну, то в другую сторону. И это было как начало чего-то страшного, непонятного, неуправляемого, и посему совершенно ужасного.

У Адель на работе в поликлинике дегустации вкусненького стали проходить всё реже и реже. Ставили чай, но баночки с вареньем резко уменьшились в размерах, потом и вовсе пропали. За хлебом стали посылать санитарок по очереди, а не как раньше, по трое, чтоб им не было скучно. Все чувствовали – это надолго. Входя в положение и понимая, что добыча хлеба совсем не простое дело, их на работе подстраховывали, деля между другими уборщицами обязанности, так же искренне ей желали вернуться на работу живой и невредимой.

Тород всё быстрее и быстрее сходил с ума. Каждый день сарафанное радио докладывало о совершенно немыслимых проишествиях. У одних была свадьба, и когда все уехали, в квартире кто-то из гостей остался, открыл ворам дверь, они обчистили всё, даже вынесли стиральную машину с замоченным бельём. Один умер, и на похороны пришли попрощаться друзья и родственники. Пока в одной комнате одни плакали, другие из соседней вынесли всё, что смогли. Семья спала. К ним залезли и всё украли. Молодой человек шёл днём по центральной улице. Его остановили, сняли с него туфли, куртку и часы. Прохожие всё видели. Никто не помог и свидетелей нет. Шла девочка с подругой не вечером, ну, а когда то-о-олько темнеть начинало домой. Спешила. Больше её никто не видел.

На улицах Города появились кучки никуда не спешащих взрослых мужчин, горячо спорящих, кричащих и что-то доказывавших друг другу, к ним иногда начали ненадолго присоединяться женщины. Не молодые, конечно, но женщины. Всё чаще делали дефиле люди не совсем в милитари, а так… типа «ношу камуфляж для красоты». Теперь на маковке могла красоваться пятнистая фуражка; или из кусочка ткани пришиты карманы на брюки. Это было круто!

Появились новые странные звуки. Идёшь по улице и что-то стрекочет. Если верить фильмам, то это звук автоматной очереди. Но ведь никто не шарахается? Все продолжают жить обычной жизнью, чего шарахаться? Или вообще всё происходящее сюрреалистично?

Соседи внезапно вспомнили, что они, оказывается, не все одной нации! Как странно, Лида оказалась русской, вышедшей замуж за Борю – осетина, поэтому кто её сыновья по нации и с кем они теперь должны дружить, никто не знал. Не знали и сами сыновья… Отец Феди, хоть и замечательно говорил на национальном языке, оказался молоканином. Кто такие эти самые непонятные «молокане», Адель не знала вообще, похожи на русских, но, как выяснилось… Соседка сверху, Роза, мать пацанов-близняшек – удмурткой, вышедшей замуж за армянина – ключника, который в Большом городе держал частную лавочку. Но были ещё и какие-то странные названия – ингило. Это, оказывается, грузины, проживающие когда-то на территории Азербайджана и поэтому они «и не грузины вовсе», но и не азербайджанцы, а… татары. И невозможно было убедить ни одного, даже довольно образованного человека, что татары – это которые в Крыму, или Казани, а эти, которые «ингило», даже не знают, где Казань! Иткис оказались евреями; Яркендиев Миша, с которым папа иногда сподабливался до бесед, – узбеком, и ещё много разных национальностей появилось! Всё так же неожиданно выяснилось, что хозяева здесь именно жители республики, для которых национальный язык родной. Все же остальные, так сказали по телевизору, обнаглевшие, засидевшиеся гости, которым, «если они не понимают сами, надо указать на дверь»! Судя по поведению «хозяев», именно эти призывы, но пока произносимые как-то в шутку, начались потихонечку претворять в жизнь. И было очень странно видеть, что всё то, чему учили в школе, о чём кричали все и всегда, размахивая транспарантами и красными знамёнами, то есть о «дружбе, равенстве и братстве», на поверку оказалось таким хлипким. Сосед, ещё вчера распивающий в центре двора пиво вместе со своим корешом, вдруг решил, что ему не пристало здороваться абы с кем. Компрометирует его знакомство с «гостем республики». И неважно, что даже дед и прадед этого «гостя» родились здесь. Это уже не арий! Стало особенно стыдно быть «полукровкой». «Его мать – русская!» – говорилось теперь вслед, именно с той же интонацией, как раньше говорили: «Она испорченная!». За этой новой суетой именно на «испорченных» перестали обращать внимание, потому что «свои» не могли быть «испорченными».

Лёша всё чаще и чаще стал заговаривать о переезде в Грецию.