На фоне этого, так внезапно наступившего образа жизни вдруг появилась колбаса. Красивая, туго набитая копчёная колбаса! Она лежала на прилавке живым соблазном, маня блестящими коричневыми боками, и распространяла потрясающий аромат дыма, мяса и свежих специй. На неё ходили смотреть, как раньше на рыбнадзор, приехавший на плотину. Кивая головами, перешёптывались, не сводя с предмета вожделения восхищённого взгляда. Насмотревшись вдоволь и набравшись новых ощущений, первые ряды отступали. За ними подходили вторые, третьи и так далее. Люди в серо-чёрной одежде внимательно и вожделенно смотрели на срезы колбасы, как если б перед ними красовались осколки античный статуй, пролежавшие в земле много тысяч лет. И вдруг толпа медленно расступалась. Она всегда безошибочно, спинным мозгом чувствовала, когда это надо сделать. Екатерина Вторая в настоящей болоньевой куртке мышиного цвета, или сам граф Меньшиков, нервно позвякивая в кармане ключом от «Жигулей», гордой походкой приближались к сонной продавщице. В толпе начиналось оживление. Люди подталкивали друг друга локтями и, шёпотом переговариваясь через несколько голов, не сводили с вновь прибывших покупателей недоумённого взгляда. Эти люди шли покупать колбасу! Колбасу, которая, когда они засыпали, называлась «Сервелатом» по три с хвостиком за кило, вдруг стала «Сервелатом» по пятнадцать рублей за кило, потому что была какая-то «кооперативная». Это потом люди привыкли и перестали обращать внимание на сказочный прилавок посреди стерильно пустого магазина, словно поставленного сюда инопланетянами только для того, чтоб показать бутафорские образцы своей необыкновенной пищи.
Там же, рядом с колбасой лежали пачки неземных сигарет «Честерфилд». Они были в твёрдой упаковке, не мятые и с большой английской буквой «Ч». Что замечательно – сигареты, хоть и были на десять рублей дороже колбасы, но их брали чаще! И вовсе это не объяснялось любовью к курению. Это объяснялось любовью и уважением к себе! Потому что, ну колбаса? Заплатил ты пятнадцать рублей за килограмм из своих девяносто рублей зарплаты, принёс домой, сделал себе и семье по два бутерброда и съел. И кто тебя видел? Только воспрявший ото сна работник торговли, да очередь глазела минут десять, пока продавщица выделывала воистину цирковые шалости с нанотехнологиями, потому что совсем не обвесить она не могла, у неё бы тогда схватило живот, а приватизировать сто граммов от такой дорогой колбасы было очень страшно. Купленная пачка сигарет была надолго! Если постараться, то на очень долго. Выкуриваешь в своё удовольствие настоящий «Честерфилд», засыпаешь в красивую коробочку «Приму» без фильтра – и опять пачка новая! Только ни в коем случае нельзя ходить по улице с только что купленной пачкой в верхнем кармашке рубашки, потому что в Городе стрелять у незнакомых прохожих сигареты – признак аристократизма и хорошего тона. То есть, приобретая пачку, надо её спрятать глубоко в карман, или если ты рассчитываешь произвести впечатление на прохожих – положить в карман рубашки, чтоб её было видно. Будешь идти по дороге, и тебя будут все останавливать и просить дать покурить. Отказывать просящему нельзя! Тем самым ты унижаешь и издеваешься над ним. У тебя не сейчас, так потом – чрез час, через день, неделю, могут возникнуть большие проблемы! Зато когда пересыпешь «Приму» – и самому приятно – красивая пачка в кармане, и все знают, что ты покупал и курил эти элитные сигареты.
В новом гастрономе, в котором со дня постройки, кроме огурцов в банках, ничего не «давали», давали яичный порошок. Для Адель вообще слова «сухой суп», «икра из моркови с селёдкой» звучали очень странно. Она знала, что суп – это то, что в кастрюле с картошкой, макаронами и водой. А что тогда в пакете, похожем на почтовый конверт? Где куски картошки, где вода? «Яичный порошок» звучало не менее загадочно, чем «рагу из тапочка». Нет, она, конечно, знала, что в блокадном Ленинграде ели и мышей, и кошек, и ремни кожаные варили. И в фильме Чаплина «Золотая лихорадка» видела, как Маленький Бродяга ел шнурки. Вчера она слышала, как соседка жаловалась на мужа, который отказался есть привезённую из деревни фасоль, и потребовал яичницу.
Да! – кричала она во дворе, тряся подбородком. – Сегодня яичницу, завтра яичницу! И всё по три яйца! Меньше не ест! На одной сковородке с ложкой масла – десять рублей! Это только на его завтрак. А хлеб?! А сыр?! Хорошо, что мама из деревни домашний привезла! Ничего-о-о! Скоро забудет «хочу – ни хочу»! Будет говорить: «Что у нас есть кушать?»
Значит, если одно яйцо стоит три рубля, а яичный порошок – пять рублей килограмм, надо его купить!