– Но все мамы готовят! – стервозная Аделаида, вместо того, чтоб «понять» и «испугаться», что мама из-за неё чуть не осталась без глаз, говорила совсем не то. Нет! Она не испугалась! Хуже того, она сгорала от стыда потому что в глубине же души – О! Как стыдно! – В глубине души ей очень хотелось, чтоб мама обожглась! Было даже интересно! Вот обожгла мама глаз. Вызвали бы «скорую» и в первый раз не из-за «сердцебиения», а из-за глаза. Да и в «скорой» бы уже знакомая тётка на телефоне сама удивилась, что не из-за «сердцебиения». Их бы повезли в больницу… Там хоть и страшно воняет, но интересно… ходят люди в домашних пижамах, врачи… Мама бы не кричала, что у неё нет дыхания, а тихо бы сидела, прижав к глазу носовой платок. И была бы такой бедной-бедной, несчастной-несчастной. И тогда бы Аделаида прижалась бы к ней, обняла и гладила по голове и сама бы плакала. Не потому, что мама побила, а из жалости!.. Какой ужас так думать!
– И ещё Кощейкина мать сказала, что масло надо лить на сухую и горячую сковородку! – Аделаида хлопает ресницами, смотрит маме в лицо.
– Василий! – мама забыла про глаз. – Ты посмотри на эту ненормальную! Ты – подонок, Аделаида! Настоящий подонок! Слышишь, как она со мной разговаривает?! Как пошла ногами дрыгать по вечерам в этом бассейне, так заговариваться начала! Нет, ты слышал, что она мне сказала?!
Папа является на кухню с туфлёй в одной руке и обувной щёткой в другой. Папа всегда за всех моет обувь и потом натирает её ваксой до блеска.
– «Кощейкина мать делает по-другому»! Нет, ты можешь себе представить, она мне говорит: «Кощейкина мать»! «Кощейкина мать», то есть дворничиха ей сказала, что масло надо лить на «сухую, горячую сковородку»! Нет, ты представляешь?!
Папа внимательно слушает маму, видимо, доподлинно «представляя», посему грустно и укоризненно качает головой.
Аделаида с надеждой смотрит на отца:
– Но ведь Кощейкина мать тоже готовит кушать, и у неё масло не брызгает! – она точно сошла с ума от того, что записалась в абонементную группу на плавание.
– Ах, ты сволочь! Может, и тебя она выкормила, вырастила?! Конечно, готовит! А чем ей ещё заниматься?! А?! Тебя спрашиваю, сволочь! Может, она книги читает? Может, она по пять уроков в день проводит в старших классах?! Может, в школу ходит, с учителями разговаривает, об успехах своей дочери волнуется?! Мать чуть без глаза не осталась! Вместо того, чтоб пожалеть её, посочувствовать – она мне дворничиху в пример ставит! Ничего себе! Ничего, ничего, я из тебя сделаю человека! Трусы стирать не научилась, она мне советы будет давать! Подожди, я тебя палкой поглажу, поглажу! Я тебя, сволочь, буду держать в ежовых рукавицах! Ишь, разболталась совсем! Ни старший, ни младший – ничего не понимает! Ты у меня поплачешь! Надо же – дворничиха по-другому делает! Мать чуть без глаза не осталась…
– Мамочка…! – Сёма стоял в полнейшей растерянности и услышал только последнюю фразу. – Мамочка! Как это без глаза?! Ты теперь без глаза?! – у Сёмы блестят глаза от любопытства. Он, наверное, представляет маму в пиратской повязке на том месте, где раньше был глаз. Как она выходит с ней во двор и все пацаны падают от зависти, что у него мама такая крутая, как настоящий Бармалей!
– Ничего, сынок, ничего… всё пройдёт… – мама не чувствует Сёмкиной радости. Её голос стал страдальческим.
– Совсем без глаза?! – Сёма мельком взглянул на маму и, заметив, что оба глазных яблока висят на своём месте, а также пребывают в полном здравии, виду не подал, что расстроился, пододвинул к себе табурет и сел к столу.
Вот приплелась с работы усталая, еле ноги приволокла. Хотела тебе рыбку пожарить. Думала, ты с тренировки придёшь голодный, холодный, я тебя вкусно накормлю свежей рыбкой, ты насытишься, согреешься… а на меня… а на меня масло брызнуло, прямо в глаз! Представляешь? Вот бы я сейчас ослепла!
– В какой глаз?! – Сёма, задвинув мокрую спортивную сумку под стол ногой, не глядя на маму, тащит к себе общую тарелку в салатом.
– Нет, сыночка, повезло… Если б попало – всё! Твоя мама бы сейчас уже была слепая. Но нам повезло! Рядом с глазом попало. Посмотри, посмотри… Это место покраснело?
Сёма круто досаливает весь салат и, отломав кусок хлеба, давит им помидоры, выжимая из них сок и оставляя в салатнице размякшие крошки.
– Да, очень красное! Может, надо вызвать врача? – Сёма на тренировке сильно проголодался. Поэтому он ест «как настоящий Геракл», кладя куски рыбного филе в рот целиком, высасывая сок из мокрого хлеба и громко сморкаясь в кухонное полотенце за спиной.
– Сёма-а-а! – Аделаида, собравшаяся было уйти под шумок, опять не выдерживает. – Ну ведь этим полотенцем посуду вытираем! Мам, ну скажи ему…
Мама внезапно забывает и о глазе и о дворничихе: