Пасынки отца народов. Квадрология. Книга вторая. Мне спустит шлюпку капитан

Не кино, а эрунда на постном масле! – папа старается перевести разговор в нейтральное русло, пока мама окончательно не «разнервировалась». И папа ругает фильм с таким жаром, словно он тоже знаменитый режиссёр, но его только что уволили со студии по вине Рязанова. И все фильмы мгновенно стали «эрундой».

Аделаида, прислушиваясь к происходящему в доме, снова взялась ледяными пальцами за дверную ручку, не в силах себя заставить нажать на неё и опустить вниз, чтоб открыть дверь…

А за входной дверью натурально продолжал совершенно беззастенчиво басить и покатываться знакомый, почти забытый, но такой родной голос!

«Не может быть! – у Аделаиды зачесались голова и пятка. – Дядя?! Дядя Янис?! Он?! Этого просто не может быть!!!! Приехал милый, родной, самый замечательный на свете дядя Янис?!» – и пресловутая «двойка» по «директорской» снова вылетела из головы!

Глава 4

Родственники к ним приезжали ещё реже, чем заходили «приятельницы». Мама говорила, что у неё никого нет, а у папы два старших брата. Ёрго – самый старший и Янис – просто старший. Аделаида Ёргоса никогда не видела – ни живым, ни на фотографии. Массивный велюровый семейный альбом хранил довольно много светлых ликов: вот её вторая, совсем незнакомая бабушка в деревенском обличии, прямо около хлева с вилами в руке. Она очень худая и морщинистая. Страшная такая, как в кино. Папа говорит, что она всё время «работала».

Аа-а… – тянет Аделаида, – а-а-а кем работал дед? Бабушка с вилами в колхозе. А дед? Был же ещё один дед, правда? – это редкие минуты, когда папа не мастерит что-то во дворе, а сидит дома.

Но папа совсем не любит вступать в беседы, тем более рассказывать о своей семье и про деда. То, что он вообще реально существовал, Аделаида узнала всё из того же бордового альбома. Только в очень редкие минуты откровений можно что-нибудь выпытать и добыть из анналов отчей памяти.

– Дэд? – переспрашивает папа. – Ну, я нэ знаю… Скоко помну – курыл…

– Что курил? – Аделаида в недоумении. – Я не про это. Я спросила – кем дед был по профессии?

– Папрос курыл. (Папиросы.)

Очень сложный вопрос папе не понятен. Кем дед работал? Папа если не хочет, а не хочет он почти никогда, ничего не понимает. Он так умело уходит от вопроса, как если б из открытого крана утекла вода.

Папа двадцать пять лет назад пришёл пешком из деревни, чтоб жить в городе. Но, несмотря на два высших образования и в придачу жену – преподавателя русского языка, – он так и не научился внятно говорить по-русски и ясно выражать мысли. Мама иногда рассказывала и сама над собой смеялась, как в самом начале их совместной жизни она старалась «облагородить» папу: привить ему страсть к чтению, пристроить на него галстук, побрызгать после бритья «Шипром». Аделаида была уверена, что галстук никогда, не при каких обстоятельствах даже не контактировал с папиной широкой грудной клеткой. Папа рвал его на весу, говорил, что «задихаэцася» (задыхается), а от одеколона у него «будэт висип» (появится сыпь, раздражение на коже). Мама пыталась распахнуть для него ворота в жизнь прекрасного, когда они жили в Большом Городе, а раньше они, оказывается, жили именно там вместе с бабулей и дедулей в той маленькой квартирке, регулярно заволакивала папу в театр Оперы и Балета, на какие-то художественные выставки, литературные вечера. Она повсюду водила его за собой, знакомила со своими подругами из «аристократических семей», и те «прямо падали от зависти» к маме! Папа, подчиняясь её приказам, молча, как надгробие высиживал по два акта в опере, даже не посетив в антракте буфета, потому что боялся, что на обратном пути не найдёт свою «Нану». В театре-то все ряды и стулья одинаковые! Маму звали совсем по-другому, но им обоим почему-то очень нравилось имя «Нана». Оно было таким нежным, ласковым…

Папа, как все, работал в колхозе. Но в их деревню приходили «снизу» какие-то люди и рассказывали разные байки о том, как живут люди «внизу». А там они жили совсем не так, как у них в деревне. Папины неудовлетворённые амбиции и тщеславие не позволили ему дальше оставаться в колхозе с «разними» (разными), и он в поисках самореализации спустился с очень высоких гор. Папин генофонд оказался неимоверно устойчив ко всем каверзам чужеродного мира.