Пасынки отца народов. Квадрология. Книга вторая. Мне спустит шлюпку капитан

«Кабинет» математики был самым бедным из всех и обставлен весьма скудно: чёрная доска, парты, стулья и похожий на бесформенный кусок льда мел – вот, пожалуй, и всё из аскетичных атрибутов владений «царицы наук». Аделаида не совсем чтобы не любила этот предмет, но предпочла бы урокам математики ботанику, или вообще пение. Учебный год выдался экспериментальным. Министерство образования СССР вообще были большими затейниками. То ли в нём кто-то лично «экспериментировал», то ли группа передовых преподавателей решила, что общее образование в школах надо интенсифицировать, то бишь – сделать «плотнее» и «обширнее», но русские школы перешли на «новую программу», а чтоб эта «новая программа» лучше внедрялась и усваивалась, чтоб наверстать упущенное, ввели сдвоенные уроки «русского языка» и «математики». К концу второго часа даже самые выносливые в классах чувствовали себя пропаренными в душной баньке и отхлёстанными по самым нежным местам дубовым веничком.

Сдвоенные уроки «русского языка» Аделаида ещё как-то высиживала, несмотря на то, что вторым уроком должен был быть не «язык», а «литература». Пережить два часа «математики» оказалось гораздо сложнее. Она моментально уставала и уже у концу первого урока какие-то «а» в квадрате и «в» в кубе начинали отскакивать от её головы не хуже надувного мячика. На переменке уходить от класса далеко было нельзя потому, что переменка маленькая. Да вообще из-за парты вылезти не успеваешь. У Аделаиды отекали ноги, становились как подушечки и начинали давить туфли. Второй час вообще для неё проходил даром. Так получились блёклые, отрывистые знания, которые уже невозможно было самой слепить в единый ком. Аделаида вообще-то могла заниматься математикой, решать в своей тетради какие-то задачи и примеры, только когда она была одна, когда ей никто не мешал, не подгонял, не ругал за «медлительность». У доски она теперь терялась совершенно.

Аделаидин папа математику обожал, даже поступал на физмат, но потом его почему-то то ли отчислили, то ли сам ушёл. Когда Аделаида перешла в четвёртый класс, он вдруг с какого-то перепугу страшно загордился, что у его дочери, как он образно выражался, «матэматыческая галава» (математическая голова). Ещё папа был уверен, что «матэматыка» теперь «эво» любимый предмет. Если б мама ему разрешила, он бы сам лично расписал все стены в «детской» комнате математическими формулами и английскими буквами. И красиво и полезно. Однако, какое преступное заблуждение! «Математической головой» её нельзя было назвать не то, чтобы с большой натяжкой, а даже совсем наоборот! Благодаря своим стараниям и умению списывать, Аделаида могла решить задачи про «трубы» в «бассейне», куда втекает и вытекает «жидкость», или про «элеватор», в который засыпали «зерно» «советские колхозники» по самые «небалуйся», чтоб надолго хватило, но не больше! На этом её неудержимая страсть к математике заканчивалась. Жить становилось всё сложнее и сложнее. Да ещё с её учительницей математики у папы вообще не заладилось… К его огромному разочарованию в класс попал не старый угрюмый преподаватель с подагрическим лицом, каким в папином понимании обязан был быть «настаящы матэматык» (настоящий математик), а молодая, симпатичная учительница, да ещё и с вкусной фамилией Малина. Плюс ко всему, выяснилось, что она ещё и не замужем. Папа был оскорблён до глубины души, до самых нежных фибр! Раньше папа никак не мог представить себе, что «женщини» тоже умеют считать больше десяти, ну кроме его дочери, конечно, потому, что у «нэво матэматичская галава!». Он считал, что Малина недостойна даже брать в руки «Священную Книгу Математики», а тем более – преподавать этот предмет «дэтам» (детям). Ещё проще говоря – «он», в смысле она – Малина, его дочь «портыт»! (портит!). Во-вторых – как с такой «распущени» (распущенной) фамилией «Малина» её вообще допустили в школу преподавать?! Это о чём дети должны смотреть на неё и думать вместо математики?! В этой ненависти к Малине смешалось всё – и папино совершенно определённое отношение к «жинщини», и его обида на «физ-мат», который ему так и не удалось окончить и ещё, видно, много-много чего, о чём Аделаида даже не могла себе вообразить.

Естественно, Малина чувствовала это презрение со стороны папы, однако, так и не поняв истоков, просто стала отвечать взаимностью не самому папе в спортивной «олимпийке», а кому попроще – Аделаиде. В тетрадке мгновенно появились «четвёрки», папа зверел от вида красной пасты в тетради, которой Малина исправляла ошибки. Красный в тетради по математике действовал на папу гораздо сильнее, чем на корриде такого же цвета тряпка на быка. Папа злился и ненавидел Малину всё больше и больше. Ругал «испорченную» Малиной дочь, делал Аделаиде разного рода «внушения», но как избавиться от этой «учитэлници» с ударением на букву «э», он не знал. Казалось, он готов был её утопить в Реке, или даже закопать её живьём под развалинами крепостной стены, которую в своё время, видимо, предвидя намерения папы, не разрушил Тамерлан.