Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?»

Картина в Перми в этом отношении больше напоминает питерскую: ксенофобов там сравнительно больше, и основана здешняя ксенофобия скорее на суждениях о морали или культуре. Вот, например, как пенсионерка из рабочего района Перми на празднике Бессмертного цеха возражает мужу, когда тот уточняет для интервьюера, что «русские» для него – «все, кто живет в России». «А я так не считаю, – говорит жена. – Русские – это вот русичи, которые жившие вот здесь, жившие, а не приехавшие. Ведь они, приехавшие, без корней <…> черные <…> пытаются поработить именно пермяков. Получается, что мы на них работаем. Больно, обидно». А вот рассуждения молодого журналиста-фрилансера: «Есть русские за пределами России, а есть россияне, но не русские. Лично для меня как „свои“ воспринимаются скорее первые, чем вторые, и, грубо говоря, между россиянином, давайте к черту политкорректность, Абдул Саламом и русским, проживающим где-нибудь в Макеевке, для меня ближе тот, который из Макеевки, несмотря на то что он отделен от меня государственной границей».

Отдельный случай Татарстана[70]

Республика Татарстан отличается от всех других случаев тем, что здесь межэтнические различия проявлены гораздо сильнее поколенческих, классовых или гендерных. В силу своего статуса национальной республики, созданной еще в СССР, – со всеми нюансами, – регион пестрит активистами, предпринимающими активные действия для развития каждый своей группы. Групп этих в Татарстане множество: татарские и русские этнические националисты, имперцы, православные националисты и другие. Кроме того, этничность и региональная идентификация в нарративах возникали здесь чаще, чем рассуждения об общероссийском патриотизме.

Это объясняется и этнической специфичностью республики, и ее историей. После обретения РСФСР существенной автономии от союзного центра, а затем и распада Советского Союза, в первые годы становления правил взаимоотношений между новым федеральным центром и регионами Татарстан являлся несомненным лидером в борьбе за особые привилегии и широкую автономию, задавая тон остальным. В этой борьбе Минтимеру Шаймиеву, республиканскому лидеру, помогло наличие в республике сильного националистического движения, активисты которого выдвигали лозунги полной независимости. Благодаря возможности давления на федеральный центр более десяти лет Татарстан мог проводить во многом самостоятельную политику. Несмотря на то что этнические татары не составляли в республике подавляющего большинства, произошла явная «этнизация» руководящих кадров: первые административные посты в республике занимали и занимают в основном татары. Этническая диспропорция отражена и в Госсовете Татарстана, где на протяжении всех 1990-х татар было не менее двух третей. Такая тенденция сохранилась и в 2000-х. Имелись и другие привилегии, в частности начальное и среднее и даже – по некоторым специальностям – высшее образование на татарском языке; развитие и государственная поддержка культурных и религиозных центров; финансовые дотации и использование административного ресурса для развития культурных и социальных инициатив татар. Многие важные решения в регионе также принимались исходя из интересов не всего населения республики, а «титульной группы». Этот период позволил вырастить новое поколение, для значительной части которого этническая идентификация стала преобладающей[71].

В Казани подавляющее большинство респондентов приветствует то, что они называют «мультикультурализмом» или «многонациональностью». Межэтническая толерантность называется основной причиной гордости за республику. При этом больше респондентов, чем в других городах (но все же не большинство), четко позиционируют себя как принадлежащих к той или иной этнической или культурной группе, будь то татары или русские. Они переживают за сохранность культуры и традиций своей группы, а часть респондентов предпринимает активные действия для обеспечения сохранности или развития этнической культуры.

Татарский патриотизм