Паучье княжество

Маришка скользнула по нему стекленеющим взглядом. Всё опять стало походить на дурной сон. Всё вокруг размазывалось.

Плясало.

Плыло.

Они были уже с парадной стороны усадьбы. Направлялись, должно быть, к воротам… да, разумеется. Не лезть же через высокий, усеянный пиками забор.

Но Володя отчего-то замедлял бег. И ноги Маришки сами собою следовали его примеру.

Володя таращился перед собой, и она не могла взять в толк, с чего бы.

Она тоже поглядела вперёд. Там, в десятке-другом аршин темнело крыльцо. Туда им было не надобно. Нужно правее взять – прямиком к воротам. И поторопиться бы, а то Настя не сильна в беге.

Володя издал совершенно немыслимый звук, то ли писк, то ли стон. Маришке таких от него слышать раньше не доводилось.

Нет-нет, приютский смотрел не на крыльцо. На кучу тряпья, лежащую от него неподалеку. Откуда бы ему здесь было взяться – прямо на узкой гравийной дорожке, огибающей дом? Маришке подумалось, что кто-то выбросил его из окна. Взгляд сам собою скользнул наверх – на верхнем этаже распахнуты были оконные створки.

Куча тряпья. Немного было похоже, будто это не просто что-то бесформенное… Будто-то кто-то завернулся в одеяло и валялся так на снегу.

Зачем?

«Кто-то из воспитанников безобразничает, определённо».

Маришка была в том уверена, ведь то был флигель с их спальнями.

Куча походила на выпачканное постельное бельё. Белый, будто снег, пододеяльник – его и не заметить, ежели б не тёмные пятна на ткани. Да и торчит из неё что-то…

«Что ж, понятно, почему выкинули, а то могло б и влететь».

– Мúро пшал… – прошипел вдруг Володя, а затем вцепился ей в руку.

Больно.

– Пошли! – рявкнул он.

Маришка собиралась было прикрикнуть на него за грубость. Но он был так бледен, а глаза… глаза блестели, как если бы он…

– Плакал? Володя? – Маришка смеётся, пихая Настю в плечо. – Нет уж, я такого никогда не видывала.

– Даже… – Настя переходит на шёпот, – на пог'ке?

Маришка мотает головой, закатывая глаза. Они тут все не слюнтяи какие-нибудь.

Приютский снова перешёл на бег, и девчонка едва не пропахала снег носом, не поспевая за ним. Он всё ещё крепко держал её руку.

«Так… приятно», – и отчего же в голову ей лезла одна ерунда?

Они быстро преодолели оставшееся до высоких чугунных ворот расстояние.

«Вот и всё! Всё!» – так и пело внутри.

Они её послушали. Они выбрались из Паучьего княжества. Оно их упустило.

Приютская затрепетала. Её распирало от гордости. От радости.

Всевышние простили её.

Володя не отпускал её руки.

«Как волнительно…» – подумалось ей.

Он налетел на створку ворот прямо с разбегу. И та тяжело отворилась.

Прыжок – и всё. Теперь впереди только пустошь.

Маришка на бегу обернулась, желая послать усадьбе последний, полный самодовольства взгляд. Они победили!

Но улыбка так и не коснулась Маришкиных губ. Потому что глаза наткнулись на тёмную фигуру с топором всего в десятке аршин от них.

«Отчего здесь смотритель? Как он узнал про побег? На что ему топор?»

– Беги! – подгоняет её Настя, опять с лишними двумя парами глаз. Они чёрные-чёрные, эти глаза. И блестят, будто леденчики. А сама Настя несётся рядом. И трава щекочет их босые ноги.

– Бегу… – выдохнула Маришка в ответ.

И они действительно бежали. Все они. Всем приютом. Она могла видеть их нечёткие силуэты краешком глаз.

И Алиса, и Серый, и Варвара. И Терёша, и Настя, конечно. Её странная подружка с паучьими глазами. А ещё Александр. И вся мелюзга. Даже Таня. Ох, Танюша всё же нашлась…

Тёмные коричневые девичьи платья. Такие же мальчишеские рубашки и брюки. Их фигуры мелькали то тут, то там.

И Маришка почти кожей ощущала… исходящее от них счастье. Свободу.

«Спасибо», – хотелось закричать ей.

Но надобно было беречь дыхание.

Они её послушали. Наконец ей поверили. И Маришка чувствовала нутром эту… лёгкость. Прощение. Оттого, что больше не нужно держать на них зла. Зачем? Ведь они… они заблуждались.

Но разве сама она не ошибалась никогда?

Маришка простила их. Всех разом. Вот так. И Варвару даже. И даже… Володю.

Раны от утренней трёпки больше не беспокоили.

Под ногами поскрипывал снег. Было холодно. Пустошь впереди казалась бескрайней.

Но она не была ни страшной, ни тёмной. Всё это приютские оставили позади.

Серое небо отражалось в белеющей под туфлями пороше. Было даже как-то светло здесь, вокруг. Только стыло.

Ветхая приютская обувка быстро вымокла. Пальцам на ногах сделалось больно. От ударов об промёрзшую землю, от покрывающихся коркой чулок.

Она не ведала, сколько же они пробежали прежде, чем на кромке горизонта показались деревья. Воздух обжигал лёгкие, под рёбрами ныло. Темнело в глазах.