– Нет уж! Больше ни за что! Добрые старые США меня впол shy;не устраивают! Как только увижу снова Статую Свободы, издам такой вопль, что его услышат в Сан-Франциско!.. Говорят, од shy;нажды простофиля – вечно простофиля, но это не про меня. Од shy;ного раза хватит!
И миссис Хумпершлагель:
– А теперь я так боюсь обратного пути! Говорю вчера Фре shy;ду – вот если бы можно было
– Да, черт возьми, – выкрикнул мистер Хумпершлагель, – здесь никогда не подают ничего съедобного! На завтрак булочка с маслом и чашечка кофе, который…
– Ох, да! – простонала тут миссис Хумпершлагель, – ну и кофе! Какую горькую, черную гадость они пьют! Ох-х! Я вчера за shy;казала Фреду, что как только приедем домой, первым делом вы shy;пью десять чашек хорошего, крепкого, свежего американского кофе!
– Потом все эти маленькие тарелочки с надписями, которые никому не разобрать… и… да что там! – негодующе выпалил ее муж, – они едят
– Послушайте, Хумпершлагель, – вмешался Бредшоу, словно его осенила внезапная мысль, – почему бы вам и миссис Хумпер shy;шлагель не пойти с нами как-нибудь в одно местечко, которое мы обнаружили здесь, в Париже? Знакомые сказали нам о нем, и с тех пор мы питаемся там. Французскую жратву я тоже терпеть не могу, но в этом местечке можно получить настоящую, полноценную, приготовленную по-домашнему американскую еду.
– Как? – вскричал Хумпершлагель. – Настоящую – без ду shy;раков?
– Да, сэр! – твердо ответил мистер Бредшоу. – Самую что ни на есть! Настоящие американский кофе, бисквиты, кукурузный хлеб, свиные отбивные, яичницу с ветчиной – яйца поджарят до той степени, как скажете! – гренки, настоящий бифштекс из вы shy;резки, какой только окажется вам по зубам…
– И яблочный пирог? – жадно спросил Хумпершлагель.
– Да, сэр! – твердо ответил мистер Бредшоу. – Лучшего вы и не видели – поджаристый, с корочкой, всегда свежий!
– Ура-а! – торжествующе заревел Хумпершлагель. – Ведите нас в это место! Скажите, где оно находится! Когда сможем, пой shy;дем вместе – братец, я умираю от голода, я не могу ждать!
И так повсюду. Кричаще разодетый бруклинско-бродвейский еврей в элегантной серой шляпе, ухарски сдвинутой набекрень над большим крючковатым носом, в забрызганных грязью свер shy;кающих туфлях, с сигарой, высокомерно зажатой в уголке кривя shy;щегося рта, запустив руки в карманы щегольского пиджака и слегка покачиваясь взад-вперед, обращается резким, покрови shy;тельственным голосом к небольшому кружку внимающих ему знакомых:
– Нет уж!.. Нет уж, дудки!.. Хотел я полюбоваться тем, что у них есть, но один раз взглянул, и будет! Хватит с меня!.. Я пови shy;дал все – лондонский Тауэр, Букингемский дворец, Берлин, Мюнхен, Будапешт, Рим, Неаполь, Монте-Карло – все эти места, – сказал он, снисходительно покачав головой. – Облазил весь этот город, в Пар-риже ничего такого нет, чего б я не знал. Черт возьми! – внезапно зарычал он и, выхватив изо рта сигару, огляделся по сторонам с угрожающем видом, – про этот… город ничего мне рассказывать не нужно! Я побывал в каждом… заве shy;дении, какие только здесь есть. Повидал все.
Он сделал паузу, неторопливо сунул сигару опять в уголок рта, мягко качнулся на носках блестящих туфель, с легкой улыбкой превосходства понимающе кивнул и заговорил с выразительной неторопливостью: