Паутина противостояния

Долгий взгляд, долгое прикосновение. Лая давно призналась себе, что Грим тоже стал для нее наркотиком. Не говорила вслух, но призналась.

— Мне плевать на мнение Манана. — Черные глаза шасы не лгали — ей было плевать на мнение отца.

— Но ты расстроилась, когда он позвонил.

И это тоже было правдой.

— Я делаю то, что хочу, а он не должен вмешиваться в мою жизнь.

Голос прозвучал твердо, очень твердо, однако Грима столь категорическое высказывание не устроило. Он знал, что в глубине души Лая относится к отцу теплее, чем показывает.

— Мне кажется, тебе будет легче, если наши с Мананом отношения улучшатся, — мягко произнес наемник.

Лая поджала губы, провела пальцем по плечу Грима, прищурилась и, глядя любовнику в глаза, согласилась:

— Мне будет легче.

— В таком случае, я подпишу контракт.

— У тебя есть его номер. — Девушка поднялась с кровати. — Если что, я буду в ванной.

Потянувшийся за телефоном Грим замер. Посмотрел на ягодицы медленно идущей к дверям девушки и улыбнулся.

— Может, сначала я потру тебе спину?

— А у тебя получится? — не оборачиваясь, поинтересовалась Лая.

— Вот и проверим!

* * *

— Вы приводите весьма занятные подробности, Схинки, — чуть удивленно протянул Сантьяга. — Не ожидал.

— Они вас возбуждают?

— Мне любопытно, откуда вам известны столь пикантные детали взаимоотношений Грима и Лаи? — Комиссар поправил манжету. — От кого-то из них?

— Разумеется.

— Вы расспрашивали их настолько подробно?

— Мой господин предельно внимательно подходит к отбору помощников.

— Да, я заметил.

Однако выбранный комиссаром тон не понравился собеседнику.

— Не думаю, что в данном случае уместна ирония, — насупился Схинки. — Мы в самом начале беседы, вы еще многого не понимаете. А когда поймете, возможно, пожалеете.

— О том, что был ироничен?

— О том, что поняли.

Несколько секунд Сантьяга и Схинки смотрели друг другу в глаза. Жестко. Внимательно. Затем комиссар улыбнулся.

— В таком случае, прошу, продолжайте. Поразите меня.

— Для этого придется перепрыгнуть через пару эпизодов, и вполне возможно, вы потеряете нить повествования.

— Оно становится настолько сумбурным?

— Сложным.

— Меня не смущают путаные истории. — Сантьяга вновь взялся за коньяк. — Видите ли, далеко не все оказывающиеся в моем кабинете… собеседники способны сохранять ясное мышление. Я привык восстанавливать истину по обрывистым фразам, перемежаемым…

— Всхлипами? Стонами? Криками боли?

— Нет, — покачал головой комиссар. — Четко выстроенными предложениями. — Глотнул коньяка и скромно уточнил: — Мы ведь в моем кабинете. Здесь я разговариваю.

— Но я помню, как вы мне угрожали!

— Ни в коем случае, Схинки, ни в коем случае. — Глаза нава напомнили его собеседнику черные дыры: все притягивали, но ничего не отдавали. — Вы судите чересчур примитивно, оперируете лишь двумя понятиями, двумя цветами: черным и белым. А ведь богатство мира прячется в полутонах. В оттенках…

— Конечно, конечно, я всего лишь несчастный, плохо воспитанный Схинки, которому никогда не откроется подлинная красота. Я знаю.