– Ты достоин теперь стать членом Союза писателей! Официально! Я не прав, Василий Григорьевич? – взвился с наигранным восторгом Лямченко. – Вот новый писатель России, ура!
– Ну, конечно. Вы имеете полное право подать заявление в приемную комиссию, – благожелательно подтвердил Лебедкин.
– Уэа!.. – совершенно потеряв контроль над собственным произношением, взревел Порохов, опрокидывая пустую бутылку и валясь головой на тарелки с закуской. – Еще одна посредственность, не имеющая даже систематического литературного образования, вольется в толпу официальных графоманов… ха-ха!
– Веди себя прилично, Галактион, – мягко сказал любивший Порохова Лебедкин.
– Ты кто по специальности, а? – неотчетливо двигая языком, обратился Порохов к Валерьяну Александровичу. – Сантехник?
– Я по специальности певец, – тихо ответил Морхинин, внутренне страдая от этой буйной фамильярности.
– Пи…вец? Хо-хо! Ха-ха! Мы все тут пивцы… Пьем и не пьянеем…
– Валерьян пению обучался и в оперном театре работал, – пояснил Лебедкину Лямченко. – А ну двинь, Валерьяша, шоб все поняли, как надо голос подавать… Гой!
– В другой раз как-нибудь, сейчас неудобно… – смутившись, отказался Морхинин.
– Тогда расскажи, как в издательстве к тебе рецензент по истории приставал, доктор наук… мать его.
– Действительно, так и было. – рассказал Морхинин. – Он прочитал и говорит мне: «Я не нашел ни одной ошибки – ни в хронологии, ни в реалиях эпохи. Вы университет когда заканчивали?» «Университет я не заканчивал. Я учился в музыкальном институте по классу вокала», – отвечаю. «Откуда же у вас такая историческая подготовка? Темните, коллега. Я, говорит, лекции профессоров слушал, в университетских архивах рылся, латынь знаю». «А я, – в пику ему, значит, отвечаю, – читал переведенных на русский язык крупнейших специалистов по римской цивилизации и русских историков. И вообще, чтобы описать красивое дерево, не обязательно его спилить и раздолбать на кусочки». Не поверил. Но положительную оценку дал.
Пили еще долго. Хорошо разогревшийся Лебедкин провоцировал:
– Кстати, ты, говорят, и стихами балуешься, Пушкин? А ну-ка изволь выдать что-нибудь рифмованное.
Морхинин был достаточно пьян и решил посмешить присутствующих политической эпиграммой:
– Слабо, – поморщившись, оценил Лебедкин. – Что же плохого, если народ выбрал директоров, генералов, и до реформ пребывавших на ведущих постах в государстве?..
– Да, стихи, главное, по сути неправильные, – важно поддержал начальство не терявший нюха Лямченко.
Неожиданно какой-то молодой человек с лохматой головой крикнул, обращаясь к Порохову:
– А в рожу хочешь, урод? В грызло, а?
Сильно пьяного Порохова выводили под руки блевать в туалет.
– Я вернусь, – мстительно обещал Порохов, когда его с трудом вытаскивали из кабинета Лямченко. – Я произнесу свою пророческую балладу о будущем России… Я не позволю…
– Ты мелкий приспособленец! – говорил презрительно Селикатов какому-то перепуганному человеку в расстегнутой рубашке и галстуке на спине. – И всегда таким дерьмом был!
Другой критик, Карабеев, махал кулаком и возражал Селикатову:
– А это нужно еще доказать, Петр Анисимович! За такие слова и схлопотать можете… Да-да, по физиономии…
Кто-то упал и, повалив стулья, никак не мог встать, передвигаясь исключительно на четвереньках.
Морхинин осторожно прокрался к двери. Выскользнул в коридор. Только оказавшись на улице и вдохнув холодного воздуха, смешанного с клубами выхлопных газов, он почувствовал себя увереннее.
– Никогда больше не буду участвовать в таких посиделках… – бормотал он, взяв приблизительный курс к станции метро «Арбатская». – Ну их, писателей… Не то что-нибудь прочитаешь и ведь… Избить могут…
IX
Необычайно приятно было видеть по всей столице среди сотен книг и в больших магазинах и даже на открытых лотках скромную рыжеватую книжечку с голубой головкой Нефертити и надписью наверху обложки: «В. Морхинин». Эх, если бы еще имя полностью!..
У себя в редакции Лямченко при знакомстве с каким-нибудь новым человеком в присутствии Морхинина, особенно с прибывшими из провинции, всегда представлял его «наш новый мэтр», расправляя пышные усы. И приезжий поневоле любезно, а иногда застенчиво жал руку неуверенному в себе «мэтру».
Позвонила старшая дочь Морхинина Соня – та, что занималась бизнесом.
– Фатер, ты никак в известные писатели выбиваешься? Не ожидала… Всегда думала, что ты дурью маешься на старости лет… Шучу, шучу. Поздравляю. Тебя теперь на руках носят?
– Да какой там, – с досадой ответил Валерьян Александрович. – В издательстве недовольны, плохо раскупается… Сейчас книги даже успешных авторов издают обычно пять… ну, шесть тысяч экземпляров. А они решили поправить финансы и шарахнули «Проперция» аж в сто тысяч.