Паутина судьбы

Вскипев непреодолимым желанием наказать столь гнусную личность, блондин с пробором ринулся к Морхинину. Валерьян Александрович невольно попятился, оказавшись у одной из колонн вестибюля. Пьяный мститель на ногах держался довольно уверенно. Поэтому Морхинин быстро соображал: начать ли объяснение или сразу готовиться к драке. Впрочем, долго соображать оказалось некогда. Блондин петухом подскочил к нему почти вплотную и, размахнувшись, бросил в лицо Морхинина кулак.

Валерьян чудом уклонился от молодецкого удара. Мститель за «поруганную и брошенную Христю» с размаху саданул кулаком по ребру колонны. Вопль нестерпимой боли разнесся по вестибюлю. Блондин упал на колено с искаженной физиономией, кулак его оказался рассеченным до кости. Кровь хлестала, быстро превращаясь в алую лужицу.

– Убили! – завопила Баблинская, обнажив красивые зубы и топоча ногами на месте. – Уби-и-ли Славика!

– «Скорую», – распорядился по мобильному телефону дежурный охранник. – Большая Никитская, Дом литераторов.

Гардеробщик, к которому непроизвольно отступил Морхинин, не меняя ленивой позы (за десятилетия навидался здесь всякого), предложил Валерьяну Александровичу:

– А вы, гражданин, покинули бы писательский дом, чего вам тут дожидаться. Милиционеры, «скорая», всякие свидетели…

– Да я его вообще не знаю, – попытался объяснить Морхинин.

– Тем более. Не знаете этого бойца, так и дальше не знайте. Идите потихонечку, ступайте себе домой.

Прибежавшие сверху и снизу, из кафе, люди на несколько минут заслонили спинами раненого блондина, рыдающую Христю и кинорежиссера, который все же не удержался на ногах. Морхинин послушался совета гардеробщика и оказался на Большой Никитской, не так давно называвшейся улицей Герцена.

Он торопливо прошагал до Тверского бульвара, мелькнул мимо пасмурного Александра Сергеевича, подземным переходом переместился на противоположную сторону. «Черт их всех знает! – думал бывший хорист с невольным волнением. – Еще и вправду обвинят в несусветных грехах да в нанесении увечья этому наклюкавшемуся дураку…»

Потом он зашел в магазин и купил бутылку молдавского коньяка. Через полчаса добрался до здания, содержавшего в своих недрах журнал «Новая Россия», и здесь в глазах его посветлело. Миновав презрительно скривившихся редакторш, он попал в объятия сияющего Алексея Клавдиевича Углицких, который, придерживая за талию, торжествующе повлек его к кабинету главного редактора.

Александр Митрофанович Артюхов, поблескивая старинным обручальным кольцом, прямо из-за своего массивного письменного стола протянул Морхинину два великолепных, отсвечивавших глянцем журнала «Новая Россия». Обложка являла собой картину Кустодиева «Пасха». Морхинин схватил оба журнала и так радостно выпялился на обложку, будто прибежал сюда из-за репродукций Кустодиева.

– Ну, здравствуйте, Валерьян Александрович, милости просим! – как-то тоже по-старинному тембристо пробаритонил Артюхов, отдавая журналы, где на задней обложке старый бородатый купец «христосовался» с молодой пышной купчихой. – Получайте свои авторские экземпляры. Остальные, для подарков, можете прикупить этажом выше, рядом с бухгалтерией, где получите гонорар. Еще раз поздравляю.

– Благодарю сердечно, Александр Митрофанович, – почти прослезившись, проговорил Морхинин. – И вас тоже, Алексей Клавдиевич… Дай вам Бог всех благ за вашу принципиальность и настойчивость!

Тут же Морхинин с какой-то совершенно несвойственной ему изящной ловкостью извлек из кейса и откупорил коньяк. И так же сноровисто Углицких просверкал откуда-то взявшимися тремя большими бокалами. И сразу же возникла тарелочка с нарезанным ярко-желтым лимоном.

– Не грех, не грех, – бодро сказал Артюхов. – Сейчас пасхальная неделя.

– Да что вы говорите, Александр Митрофанович! – шутливо возмутился Углицких, разливая коньяк по бокалам. – Не только не грех, а кощунство не выпить во славу Божию и за успех прекрасной повести Валерьяна Александровича! Ну-ка, спойте предварительно, Валя. Вы же певчий…

Морхинин кашлем прочистил горло и выпятил грудь.

– Только потихонечку, потихонечку… – замахал на него свободной рукой Артюхов. – Чтобы эти лягушки не услыхали…

– «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав»… – приглушенно, но весело спел трижды Морхинин, и трое мужчин, по-пасхальному счастливые, осушили бокалы.

Морхинин отправился в бухгалтерию. Гонорар, по поводу скромности которого вздыхал главный редактор, показался Морхинину грандиозным. Тем более это были краткие времена миллионов, своими нулями усугубляющих видимую крупность суммы. Истинное содержание денег жадно пожирала инфляция.