Паутина удачи

Потом оказалось, что отходить от состава на километр – это нарушение устава и даже преступление, а за сообщение о нарушении выдается премия от начальника. К ней, а как иначе, немедленно добавляются синяки от соседей и общее презрение. Корней, долго сомневавшийся в зловредности Фрола Кузьмича, и тот не выдержал, приложил свою тяжелую руку к воспитанию собственного помощника и взялся с обновленным усердием за пополнение записей для доноса.

Поводов начпоезда давал много. Материалы он закупал сам, сменив прежних подрядчиков сперва частично, а к концу лета – полностью. Проверяя щебень, песок и шпалы, работники мрачнели и кривили губы. Шли к Сане или Олегу – диктовать грамотным пацанам отчеты. Потому что материал негодный и отвечать головой за возможное крушение на отремонтированном участке никому не хотелось.

То, что делал начпоезда по инженерной части, тоже выглядело как минимум убого. До поры до времени спасали усердие людей и доработка планов Королем. Но потом, в начале августа, Фрол Кузьмич решился-таки на обострение отношений с проклятым. Каждое слово обладателя черного шрама неудачи считалось ложью, требовало проверки и подтверждения. Каждое решение оспаривалось. Ремонты двигались все медленнее, план работ трещал по швам. Оплата труда людей, служащих в поезде сдельно, за жалованье, сократилась до наименьшей возможной.

Саня помнил тот день, когда отца окончательно отстранили от дел. Король осмотрел шпалы, зло и коротко хохотнул и пошел к седьмому вагону. Там, возле тамбура, уже стоял Фрол Кузьмич. Ждал.

– Я не стану укладывать эти шпалы. – Отец говорил спокойно и внятно, со своим обычным прищуром глядя на начпоезда. – Они в растопку и то гниловаты и сыроваты.

Фрол Кузьмич как-то странно и неловко повел ноющим плечом. За лето он «падал» дважды. То есть вечером был человек как человек. Но поутру – уже примечательное зрелище. По словам начпоезда, он с трудом привыкал пользоваться крутыми сходнями из вагона, особенно в темноте. Однако цвет, стойкость и форма синяков выглядели до странности знакомыми. Да и Лена после всякого «падения» улыбалась начальству как-то слишком многообещающе и даже ласково, а сам Кузьмич испуганно вздрагивал и отворачивался, стараясь не замечать непомерно красивую чужую жену. И на Короля не смотрел… Но, само собой, впечатления копил – так определил неизбежную злость Фрола машинист. Оформились эти впечатления достаточно внезапно и заметно для каждого. А именно: выслушав заявление Короля, что шпалы плохи, начпоезда повел себя необычно. Кивнул, словно иного и не ждал.

– Темная удача портит материал-с, – громко заверил Фрол Кузьмич. – Но если сменить бригадира, дело пойдет успешно и быстро. Я поговорил с людьми. Федор Буев им по душе-с. В его удаче имеется свет, а в характере – деловитость и такт. Сдавай полномочия, проклятый.

Король без малейшего удивления принял новый поворот своей судьбы. Он передал рослому глуповатому Федору ключ от маленькой каморки, где хранил приборы и книги учета, пошел сделал запись о своей отставке в журнале у помощника начпоезда, туда же вписал: «Шпалы негодные, такие не исправят ни удача, ни даже великое чудо и могучая магия». Взяв в руки остроносый молоток на длинной ручке, заинтересованно прищурился, глядя на недоделанный за смену путь.

– Приступайте, – кивнул начпоезда, празднуя победу.

Федор затоптался, озираясь по сторонам и сопя. Показал на шпалы:

– Надобно класть!

– Смена закончилась, – задумчиво отметил Саша, сдавший дела вместе с Королем. – И так полторы нормы люди отработали вчистую. Устали.

– Надобно поднажать, – попробовал напирать Федор.

Однако поддержки не встретил и снова засопел, обернувшись к Фролу Кузьмичу. Тот поморщился, оглядел путейцев. Он понимал, что за победу над Королем придется заплатить, но не ожидал, что средства потребуются сразу и немалые.

– Сверхурочные двойные, – выдавил начпоезда фразу, которую не произносили в составе с весны.

Народ зашевелился, одобрительно загудел. Работа пошла споро, с огоньком. Правда, к некоторому удивлению Фрола Кузьмича, его денежная щедрость оказалась приписана к числу заслуг Короля и Саши. Но в целом сознание путейской массы сместилось в нужную сторону. Люди стали привыкать: начальником может быть даже туповатый и исполнительный Федор. Дня три и точно мог, вполне успешно. А потом потребовалось менять рельсы и выравнивать новые…

Федор делал все точно так, как и Король. С бычьей твердолобостью копировал и движения, и манеры, и даже слова. Ложился на рельс левой щекой. Щурил глаз, чуть присвистывал, задорно улыбаясь. Невнятно и едва приметно кивал, вроде бы нащупав неправильность в кривизне дуги рельса. Кричал разборчиво и четко: «Саша, лево два» – и так далее. Фрол смотрел и мрачнел. Рельс, даже его неопытному глазу видно, изгибался самым причудливым и опасным зигзагом, готовым выбросить вагон с насыпи. Путь получался неровным, совершенно несовместимым с ничтожной допустимой погрешностью в промере точности дуги и постоянства расстояния между рельсами.