Павел Филонов: реальность и мифы

В начале 3-й зимы обучения в Академии недели через 2–3 после начала занятий осенью 1910 г. Филонов оставил Академию и поехал в дер. Воханово (нерзб). Перед этим была сделана картина «Две головы»^[130] маслом и «Крестьянская семья»^[131] и «Корабль во льдах»^[132] чернилами и тушью. В Воханово за 6 месяцев упорной работы была сделана картина («Головы» — сейчас находящаяся в Русском музее)^[133]. Она была выставлена весной 1911 г. в «Союзе Молодежи» как «картина без названия»: в 1912 г. снова «Картина без названия» (тоже Головы)^[134], над которой работал семь месяцев. В это же время участвовал на выставке «Ослиный хвост» в Москве

^[135]. Затем, продав первую из этих «картин без названия» за 200 руб. Л. И. Жевержееву, проехал на эти деньги по Волге от Рыбинска через Астрахань на Баку — Батум и через Севастополь обратно в Петербург. Взяв здесь заграничный паспорт, проехал через Вену — Венецию до Неаполя (сам себе сделал «заграничную поездку», которую получали ученики-конкуренты, кончавшие академию, чтобы ознакомиться с западным искусством). Оставшись в Неаполе с 7 лирами, пошел пешком до Чевитта-Веккии^[136], через Рим в 16 дней; в Риме взял у русского консула 25 фр. На них доехал до Генуи, из Генуи снова ушел пешком 20 дней до Лиона, через Ниццу и Канны. В путешествии пришлось иногда спать в хлевах, под кустами, уже начинались заморозки и по утрам был иней. В Лионе работал у живописца Шульца по 5 франков в день поденно, делал рисунки для витражей, затем — в ателье Гудрона, по 7 фр. поденно, делая рисунки кукол, ковров и т. п. для прейскурантов. Из Лиона проехал в Париж и, пробыв там восемь дней, вернулся в Россию. Вся поездка длилась 6 месяцев. За это время были сделаны рисунки акварелью и карандашом крючников, рыбаков, итальянского монаха; перс, палубные пассажиры на Черном море, итальянские каменщики, итальянский крестьянин, французский рабочий, французские дети и др. По возвращении из поездки были сделаны: «Ночь на Лиговке»^[137], «Нищие» (Россия после 1905 г.), «Мужчина и женщина», «Пир королей» и др., выставленные как «картины без названия» (большею частью) на выставке «беспартийных»^[138] и «Союз молодежи»; с весны по осень 1914 были сделаны «Крестьянская семья»^[139], «Коровницы»^[140]

, с осени [19]14 до отправки на Германский фронт сделаны: «Ломовые», «Рабочие», «Крестьяне», «Купеческая семья»^[141], ряд натуралистических и абстрактных работ без названия, два портрета сестер, цветы, Формула мирового расцвета^[142], Война^[143], Нищие (кому нечего терять) в нескольких вариантах, Разрез воды; чисто биологическая картина «девочки»^[144] как ряд процессов, происходящих в человеке и в сфере вокруг его и ряд эманаций из человека в сферу и др.

В [19]16 г. осенью был отправлен на фронт как ратник ополчения II разряда, сначала в Ревель и Гапсаль, затем через Богоявленск, Николаев и Одессу на Румынский фронт в устьях Дуная г. Сулин. В Посаде Богоявленска^[145] (нрзб) сделал на стене клеевою краской картину «Десант» квадратурою саженей 6. На Дунае возле Тульчина сделано 4 работы акварелью — «Офицеры»

^[146], «Рыбак-липованин»^[147] и «Солдат», и «Разведчики»^[148]. С первых дней революции был выбран в Сулинский исполнительный комитет, где стал, одновременно будучи председателем (нрзб) Затем был откомандирован в Измаил, где стал председателем дивизионного комитета «Отдельной Балтийской морской дивизии» (где и служил в 3-й роте 2-го Морского полка). Затем был председателем на солдатском съезде в Измаиле, был выбран председателем исполнительного комитета Придунайского края, а затем председателем Военно-революционного комитета. Когда Румынский фронт был разгромлен румынами^[149] — вернулся через Одессу в Петроград. В Одессе была сделана акварель «Голова». В Петербурге, сдав т. Подвойскому знамена 3-х полков Балтийской дивизии и Георгиевские кресты, бывшие в ее штабе^[150]. <…>

ВОСПОМИНАНИЯ О ФИЛОНОВЕ

Е. Н. Глебова^[151]

Воспоминания о брате^[152]

Но шаг и тот был дорог

А. Т. Твардовский[153]

Я знаю, что дело брата не умрет. Все, что он сделал, будет жить. Знаю, что о нем будут писать. Но кто и что напишет? Говорят, что он при жизни был легендой. Тридцать лет прошло со дня его смерти… Время и война унесли тех, кто знал его, встречался с ним, учился у него… Как подумаю, что в таких условиях можно написать о нем все, что и кто захочет, — делается страшно.

И вот я решилась написать о нем, что знаю и помню. Написать, не претендуя на литературность изложения — правду без прикрас и домыслов. Буду писать о нем только как о человеке, и я уверена, что эти записи помогут тем, кто будет писать о нем, как о мастере, и захочет правдиво написать о нем, как о человеке. <…>

Семья наша была очень бедная, многодетная рабочая семья. Жили мы в Москве.