Павел Филонов: реальность и мифы

Спандиков был еще тише; ничего нельзя было расслышать и понять из того, что он говорил, чего хотел; мрачны были нависшие брови и тихо смотрели голубые глаза, он курил «крутки» всегда с таким видом, как будто всегда был голоден. Так, вероятно, и было. Мне надлежало знать, чем он жил, но я не знал; картин его почти никто никогда не покупал, прикладным искусством Спандиков не занимался.

Маркова я не видел, но и он не из шумных: мечтал о Китае, о Персии и оставил три книги: «Фактура», «Искусство острова Пасхи» и «Искусство негров»^[470] — нужные книги. Если бы не умер рано, — был бы среди нас первым; лучше других знал, что нужно было тогда искусству, — и видел, и понимал лучше других.

К 16-му году «Союз молодежи» покрывался Филоновым. Рослый, широкоплечий, с небольшой, всегда стриженой головой на длинной, крепкой, как колонна, шее — Филонов похож на тех, кого изображал. Мне всегда казалось, что голова его обуглена, как будто перегорела в огне; горящие зрачки, почерневшие, впалые щеки, разорванные большим, но вялым ртом. Филонова легко привести в исступление; тогда голос его гремит, как труба; он был бы пророком, если бы верил во что-нибудь, кроме своей живописи; своей живописью он мог бы потрясти Германию в годы войны и поражения.

В 16-м году [с] Филоновым шел к нам экспрессионизм и футуризм; мы же шли тогда, отмежевываясь от того и от другого. Первые московские бои оставили нам, правда, Хлебникова — «вождя юношей», и мы ждали Татлина, вспоминали о нем постоянно; почему-то выпал для нас из того времени Ларионов^[471]

; не помню, чтобы о Ларионове много говорили в квартире № 5.

Н. В. Кузьмин^[472]

Давно и недавно^[473]

<…> В выставочном зале Общества поощрения художеств была большая выставка работ Филонова. Громадное полотно, трудолюбиво и старательно заполненное разноцветными квадратиками, прямоугольниками, было посвящено, как было сказано в подписи, — Петросовету^[474]. Что изображало оно — осколки разбитого вдребезги быта, подхваченного вихрем революции? Бог знает. «Портрет матери»^[475]

, нарисованный строго, по-энгровски, висел тут же и доказывал, что художник умеет говорить и языком старой классической формы. Я помнил его довоенные работы на выставке «Союза молодежи» — страдальчески перекошенные лица и фигуры людей с ободранной кожей, похожие на анатомические препараты, — они вызывали содрогание. Когда разразилась первая мировая война, многие претендовали на роль прорицателей, предугадавших в своем творчестве грядущие кровавые беды. Филонов более других заслужил звание пророка.

И. Л. Лизак^[476]

Павел Николаевич Филонов^[477]

Человек сильный — фанатик, подобный Кальвину или Лютеру, несущий истину, именуемую им «Аналитическим искусством».

В 1925 году художник Филонов самовольно, с группой учеников, занял помещение на 2-м этаже Академии Художеств, ранее бывшее лавкой красок. С утра до позднего вечера ученики Филонова работали над произведениями по методу «аналитического искусства». Неоднократно сам Филонов выступал с лекциями на эту тему. Лекции заканчивались призывом, гласившим: «Дай дорогу Аналитическому искусству».

В 1925 г. и в 1930 г. были устроены выставки работ его учеников в Ак[адемии] Художеств. На первой были холсты небольших размеров. На другой, занявшей собой целый зал на выставке Ленинградских художников 1930 г., — огромные, многометровые холсты, выставленные без рам и даже без подрамников.

К. С. Петров-Водкин, осматривая выставку, отнесся терпимо к этим произведениям, указав только, что хотя бы их отделили друг от друга какими-нибудь планками. Работу одного ученика — (небольшой монохромный пейзаж) — повесили в соседнем зале среди картин художников Куинджистов — очень высоко, и я слышал, как сам Филонов спорил и доказывал, что это, мол, «тонкая вещь» и ее нужно повесить лучше. Надо сказать, что если не вдаваться в содержание этих произведений, то — что у самого Филонова было действительно тонко сделано и даже приятно по краскам — в работах его учеников (не всех) приобретало крикливый и отталкивающий характер.

При устройстве одной выставки мне Филонов сказал: «Это ваша работа калека? Он большой, очень большой»^[478], и узнав, что моя, хотел оказать мне содействие.

Художественных критиков именовал: «Паразиты на теле искусства».

Правда, и ему от них доставалось.

Н. Егоров

Борьба за советскую власть на Дунае и Измаильский район в феврале — октябре 1917 года^[479](Воспоминания участника)

Я хочу рассказать в своих воспоминаниях об одном из участков Румынского фронта^[480], именно об Измаильском его участке, где я тогда работал.