Павел I

Два человека только не веселились вместе со всеми – младенец и его мать. «Обо мне и не думали, – вспоминала она впоследствии обиду первых дней после рождения сына. – Я то и дело плакала и стонала в своей постели <…>. Я никого не видела и никто не справлялся о моем здоровье; великий князь, однако, зашел в мою комнату на минуту и удалился, сказав, что не имеет времени оставаться. <…> Его императорское высочество с своей стороны только и делал, что пил с теми, кого находил, а императрица занималась ребенком. <…> Наконец великий князь, скучая по вечерам без моих фрейлин, за которыми ухаживал, пришел предложить мне провести вечер у меня в комнате. <…> Я заметила, что оне все либо наперсницы, либо любовницы великого князя <…>. Тогда он ухаживал как раз за самой некрасивой: это была Елисавета Воронцова. На шестой день были крестины моего сына; он уже чуть не умер от молочницы. Я могла узнавать о нем только украдкой, потому что спрашивать о его здоровье значило бы сомневаться в заботе, которую имела о нем императрица, и это могло быть принято очень дурно. Она и без того взяла его в свою комнату и, как только он кричал, она сама к нему подбегала, и заботами его буквально душили. Его держали в чрезвычайно жаркой комнате, запеленавши во фланель и уложив в колыбель, обитую мехом чернобурой лисицы; его покрывали стеганым на вате атласным одеялом и сверх этого клали еще другое, бархатное, розового цвета, подбитое мехом <…>. Пот лил у него с лица и со всего тела, и это привело к тому, что, когда он подрос, то от малейшего ветерка, который его касался, он простужался и хворал. Кроме того, вокруг него было множество старых мамушек, которые бестолковым уходом, вовсе лишенным здравого смысла, приносили ему несравненно больше телесных и нравственных страданий, нежели пользы» (Екатерина. С. 378–379, 381, 404).

Так началась жизнь последнего русского царя осьмнадцатого века.

Мамушек его звали: Матрена Константиновна, Катерина Константиновна, Татьяна Афанасьевна, Анна Даниловна, Матрена Димитриевна, Мавра Ивановна, Дарья Володимировна; кроме них, также были бабушка Фандершар, мамушка Фусадье и еще несколько женщин разного возраста и происхождения (см. Порошин. Ст. 602, 604). Между ними он жил до шести лет, пока заведовать его воспитанием не был назначен Никита Иванович Панин, наш бывший посланник в Швеции.

Как ни странно, об этих первых шести годах его жизни сохранились хотя разрозненные, но зато яркие личные воспоминания. – Среди его учителей был молодой кавалер Семен Порошин, преисполненный великой идеей воспитать для России царя мудрого и благого и записавший воспоминания своего воспитанника о его младенчестве и первых годах после младенчества. Вот из этих воспоминаний некоторые пассажи:

«1755 году <…> увидел в окно, что один истопник в воде, оборвавшись с плоту, утонул было; на глазах Его Высочества из воды его вытащили, что ему весьма чудно показалось. <…>

На помочах водила тогда Матрена Константиновна. <…>

В том же году церемониальный был переезд из Летнего дворца в Зимний. Покойная государыня <Елисавета Петровна> держала Великого Князя на руках. <…>

1756 году, в день Богоявления, увидел Великой Князь нищего; испугался, лег в постель и приказал закрыть окна, и после того боялся нищих. <…>

Весьма любил всяких тварей: собачек, кошечек и тому подобных, особливо кошек. <…>

1757 год. <…> Как Петр Иванович Панин с известием о Эрнсдорфской баталии, с трубящими почталионами, в Сарское Село приехал, то Великий Князь испугался. Тот день был ужасный гром. <…>

Червей летом по садам было много. Жар был ужасной. <…>

1758 год. <…> В сем году приехал Федор Дмитриевич Бехтеев. Великой Князь до его приезда очень боялся, думал, что наказывать будет. <…>

Федор Дмитриевич <…> подарил Его Высочеству карту российскую, на пергаменте. На оной карте означены только границы России; також главные города и реки; дабы явственнее в глаза металась – надпись на ней следующая: «Его Императорскому Высочеству, Го – сударю Великому Князю Павлу Петровичу. – Здесь видишь государь наследство, что славные твои деды победами распространили <…>; к тебе усердствуют народы, всечасно о тебе и мыслят и твердят: ты радость, ты любовь, надежда всех отрад!»

Потом сделали для Его Высочества костяных гренадеров и мушкетеров, у коих на бантах и на шапках французские литеры были. Также сделали деревянных драгун, у коих на бантах русские литеры были. Складам по тому Великой Князь учился. <…>.

Была раздвижная крепость с нумерами до осьмнадцати: по ней цифры показывал Его Высочеству Федор Дмитриевич. <…>

Пришел Дюфур снимать на парик мерку <…>; и Фовантен портной пришел, для кафтана мерку снимать <…>. Плакал. Как парик и платье поспели, то няня кропила святою водою. <…>

В этом году трусость напала. Как Катерина Константиновна <…> вошла и дверьми хлопнула, то Великой Князь испугался и бросился под стол, и ухватился за ножку. <…>

В исходе сего году в октябре и ноябре месяцах много резвился мячами, валялся по полу. <…>