Павел I

Тут Чоглокова осторожно заметила, что рождению детей предшествуют другие причины и что, быть может, великий князь такой причины совершить не может.[60] – То была первая страшная месть новой Екатерины новому Петру за семь лет скуки и досады.

Видимо, государыня была слишком опешена таким объяснением, ибо учетверила свой гнев и стала кричать, что Чоглокова должна усовестить их императорские высочества, что она взыщет с нее за небрежение своими обязанностями и что Чоглокова и ее муж позволяют водить себя за нос соплякам.

Вся эта сумесица, несмотря на видимую несвязность ее наката, была вполне логична и имела смысл: государыня желает иметь внука, но государыня не желает знать, что причиной его появления может стать кто-то другой, кроме великого князя. Соплякам оставалось только сделать из этих посылок вывод: если Екатерина будет встречаться с Салтыковым менее заметно для глаз окружающих, а после родит – то ни ему не грозит крепость, ни ей монастырь.

Но родить сразу после стольких лет нежелания родить – трудное дело. Под Рождество 1752-го случился выкидыш. В 1753-м, на другой день после Петрова дня, – новый выкидыш (см. Екатерина. С. 358, 363).

Посему, когда в феврале 1754-го в третий раз обнаружились признаки появления наследника, велено было не дозволять Екатерине никаких резвых увеселений и окружить ее неусыпным надзором.

* * *

Впоследствии, составляя записки о своей молодости, она намекала, что великий князь Петр Федорович к рождению своего сына причастен не был. О том же она почти прямо рассказывала в середине семидесятых годов Потемкину.[61]

Может быть, такой рассказ гулял по придворным углам и сам по себе, без ее подсказки – все знали про ее роман с Салтыковым.

Впрочем, гуляли и не такие рассказы – про нее саму украдкой говорили, что ее настоящим отцом был Иван Иванович Бецкий, во времена своей молодости служивший при русском посольстве в Париже и там познакомившийся с княгиней Цербстской, будущей матерью Екатерины. «Екатерина II была очень похожа лицом на Бецкого, – повторяли наблюдательные современники, – обращалась с ним как с отцом…» (Греч. С. 125).

Зачем фантазировали про Бецкого – известно и понятно: в русской императрице хотели найти родную кровь. Зачем она рассказывала про Салтыкова, тоже понятно и известно – чтобы уравнять права сына со своими правами: в начале семидесятых ее сын, тот самый, которым она сейчас брюхата, входил в совершеннолетие; Петр Федорович к этому времени был уже более десяти лет умершим при невыясненных обстоятельствах, а она – более десяти лет императрицей, захватившей власть у покойного мужа и не делящейся ею со здравствующим сыном, хотя по справедливости сын на престол право имел, а она не имела: она была только вдовой русского царя – урожденной немецкой принцессой, а сын считался сыном русского царя, правнуком Петра Первого; значит, если сын Петра Федоровича – не его сын, он и прав на престол имеет не больше, чем она. – Все это известно и понятно.

И мы доверчиво пересказали на предыдущих страницах те фрагменты мемуаров Екатерины, которые повествуют о начале ее романа с Салтыковым. Но вот время доходит до февраля 1754-го, и доверие наше иссякает. Неизвестно и непонятно: состоял ли Салтыков в то время в тех с ней отношениях, на которые она так усиленно намекает? – Конечно, может статься, она сама не знала, кто из двоих отец ее сына. Но даже если не знала тогда, то с течением жизни, наблюдая за сыном, должна же была убедиться, что Салтыков тут ни при чем: по мере взросления сына ей придется ведь замечать, как сквозь ретушь изысканного воспитания в нем все явственнее станут проступать следы голштинской породы ее законного супруга.

Салтыков здесь при том лишь, что тогда, в начале пятидесятых, она на самом деле была им увлечена до такого градуса, что ради своей свободы начала пускать в глаза государыне туман о причинах и следствиях, а когда государыня, поверив, стала попустительствовать, ей пришлось поддерживать свое право на попустительство новыми и новыми беременностями до тех пор, пока наконец не родился сын.

По ее собственным словам, его высочество Петр Федорович, по обыкновению насмешничая, сказал однажды:

– Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность.

Слышавшие эти опасные речи, немедленно прибежав к Екатерине, пересказали, на что она, естественно, возразила:

– Вы все ветреники; потребуйте от него клятвы, что он не спал со своею женою, и скажите, что если он даст эту клятву, то вы сообщите об этом Александру Шувалову.

Начальник Тайной канцелярии Александр Иванович Шувалов был на ту пору заведующим штатом и двором великого князя и по служебному долгу обязан был докладывать государыне о происходящем в великокняжеском семействе. Посему, когда великому князю передали ответ супруги, он спрятал свой длинный язык:

– Убирайтесь к черту и не говорите мне больше об этом (см. Екатерина. С. 430).[62]