Павел I. Окровавленный трон

Эти слова подействовали на великого князя, как прикосновение электрического тока. Он мгновенно поднялся на диване. Лицо его пылало, и в первый раз Пален увидел стальной блеск в больших, прекрасных глазах Александра.

Но вдруг гримаса плача опять исказила лицо юноши, и он опять повалился на диван, вздыхая, всхлипывая и повторяя:

— Это ужасно, что вы от меня хотите, это ужасно!

— Решайтесь, ваше высочество! — повторил над ним граф Пален.

Тяжкие вздохи были ответом, и, не поднимая головы, Александр только спросил:

— Когда?

— Завтра бы вечером, ваше высочество!

— О-о-о! — застонал Александр. — Невозможно… так скоро… лучше… через три дня… — говорил он прерывающимся от вздохов и плача голосом, — назначим… на одиннадцатое… когда дежурным будет… третий батальон… моего Семеновского полка…

— Не без труда могу согласиться на сию отсрочку, ваше высочество. Не без тревоги буду в следующие дни. Но будь по-вашему.

Великий князь поднялся с дивана.

— Пален, — сказал он, — поклянитесь мне, что жизнь моего родителя будет в безопасности.

— Клянусь, — поднимая руку, сказал Пален, — что жизнь вашего родителя будет в безопасности.

В уме Пален окончил клятву свою так: «Доколе сие не будет противоречить благу отечества и нации!».

IX. Диспозиция дьявола

Одиннадцатого марта утром граф Пален прохаживался по комнатам в своем частном доме и посвистывал, когда вошел граф Бенигсен. Отвесив Палену официальный поклон, Бенигсен сел в одно из кресел, в порядке стоявших вдоль стены под чехлами.

Несколько времени оба молчали. Бенигсен сидел невозмутимо, а военный губернатор по-прежнему похаживал и посвистывал.

— Встретил князя Зубова, в санях едущего по Невской перспективе, — вдруг сказал Бенигсен.

— Ну, и что же? — спросил Пален.

— Пригласил меня к себе ужинать.

— Будете?

— Я согласился, хотя собираюсь завтра выехать из Петербурга в свое имение в Литву.

— Что так?

— Император показывает мне явные знаки немилости, чего и ожидать должно было…

— Вот так история! Не хотите ли стакан лафита?

— Благодарю вас, граф. Я именно явился просить у вас, как у военного губернатора, необходимого мне паспорта на выезд.

Пален посмотрел на Бенигсена, улыбаясь и качая головой. Улыбался и Бенигсен обычной своей улыбкой, как будто нюхал крепкий уксус.

— Отложите свой отъезд, мы еще послужим вместе! — сказал, наконец, Пален.

— В самом деле? — отозвался Бенигсен.

— Да. И князь Зубов вам скажет остальное!

Они опять посмотрели друг на друга и вдруг разразились хохотом, как два авгура.

— Довольно шутить, граф! — сказал затем Бенигсен, становясь мрачно серьезным. — Говорите мне дело. Хотя я и ожидал со дня на день сей перемены, но, признаюсь, я не думал, что время уже настало.

— Сегодня в полночь! — важно отвечал фон дер Пален.

— А! — равнодушно отозвался Бенигсен. — И какой план?

— Я уже говорил, что князь Зубов вам все скажет. Приезжайте к нему в десять часов. Там застанете его брата Николая, сенатора Трощинского, генерала Талызина и князя Волконского. Все посвящены в тайну.

— А! — отозвался Бенигсен и стал жевать губами. — Я не могу ужинать перед самой дорогой. Я страдаю желудком. — Он помолчал.

— Позвольте мне паспорт для выезда в Литву, — вдруг сказал он.

— Точно, и выезд и въезд в моих руках. Но как ни сегодня, ни завтра я не допущу въехать в столицу генералов Аракчеева и Линденера, за которыми посланы фельдъегери государем, так и вас не допущу из столицы выехать ни сегодня, ни завтра. Я уже сказал, что мы с вами еще послужим вместе!

— Государь послал за Линденером и Аракчеевым? — переспросил Бенигсен. — Это есть весьма важно. Но мы связаны дружбой издавна, граф. А посему диспозицию сегодняшней ночи должно от вас мне узнать, а не от князя Зубова.

— Вы ее и узнаете сейчас. Мою диспозицию, — напирая на местоимение, сказал Пален. — От князя Зубова вы услышите то, что он вам скажет. И вы от него в первый раз о замысле с глубоким изумлением узнаете и будете колебаться. Вы меня поняли?

— Так, я с глубоким изумлением в первый раз о замысле от князя Зубова узнаю и буду колебаться! — повторил, как эхо, Бенигсен, репетируя на своем лице и фигуре будущее удивление и колебание.

— Наконец, вы спросите таинственно: кто стоит во главе заговора? Когда же князь Зубов назовет это лицо, тогда вы не колеблясь примкнете к заговору, правда, шагу опасному, однако необходимому, чтобы спасти нацию от пропасти.

— Когда узнаю лицо, — повторил, репетируя роль, Бенигсен, — тогда не колеблясь примкну, ибо, хотя шаг и опасен есть весьма, однако тем более необходим для спасения отечества и нации!

— Князь Зубов тогда вам скажет, что лица, известные в публике своим умом и преданностью отечеству, составили план освобождения нации от самовластия тирана, безумие коего стало уже кровожадным. Сих всех освободителей, гвардии генералов, полковников и поручиков, вы с изумлением в первый раз встретите на ужине совокупившимися.

— Освободители! — с презрением сказал Бенигсен. — Ватага вертопрахов! Люди все молодые, неопытные, без испытанного мужества!