Павел I

Любви не было, была только дружба. Екатерину II это чрезвычайно заботило; всё шло совсем не так, как она намечала. Думала, что молодые привяжутся друг к другу, или, как говаривали на Руси, «слюбятся, стерпятся». В данном случае этого не наблюдалось. Шли месяцы, а Александр и Елизавета так и оставались братом и сестрой. Однажды Екатерина, которая получала сведения обо всех и обо всем с разных сторон, решила расспросить свою почитательницу Головину о состоянии дел. Она была постоянно s кругу Александра и Елизаветы, а последняя, как точно знала Екатерина, имеет с Головиной самые тесные отношения.

Вопрос Императрицы был поставлен в самой общей форме: «Скажите мне, Вы их видите постоянно, действительно ли они любят друг друга и довольны друг другом?» Согласно светскому этикету дальше этого идти было нельзя, хотя Екатерину интересовало только одно: живет ли внук со своей женой полноценной семейной жизнью. Трудно предположить, чтобы Головина не поняла этого сокровенного смысла, но сделала вид, что не поняла. Она стала говорить о том, что это — замечательная пара, что отношения их наполнены нежностью и другие подобные обиходные глупости. Екатерина прервала пустой монолог своей почитательницы; ей всё это было неинтересно. «Я знаю, графиня, — заключила Императрица, — что не в Вашем характере ссорить супругов. Я вижу всё, знаю больше, чем об этом думают».

Она действительно знала и видела всё (или почти всё), что происходило при Дворе. Реагировала же она только на некоторые вещи, которые касались её лично. Брак Александра являлся историей именно такого рода.

Великая княгиня Елизавета, принимая роскошь и комфорт Двора Императрицы Екатерины II, смотрела на окружающую жизнь глазами стороннего наблюдателя. Она трепетала перед Императрицей, а к свекру и свекрови относилась без всяких родственных чувств. Она их не любила, она вообще почти никого за свою жизнь по-настоящему не любила. Этим она очень напоминала супруга, который тоже оказался законченным эгоцентриком. По словам фрейлины Елизаветы Алексеевны графини P.C. Эдлинг (урождённой Стурдза, 1786–1844), много лет наблюдавшей свою госпожу, «воображение у неё было пылкое и страстное, а сердце холодное и неспособное к настоящей привязанности. В этих немногих словах вся история её». Не всё было так просто, как казалось со стороны; Елизавета была способна не столько даже на любовь, сколько на необузданные порывы страсти.

Елизавета с упоением читала роман Жан-Жака Руссо «Новая Элоиза», где поэтизировались «свободные» женские чувства, которым надлежало следовать без оглядки. Всё же, что мешает движениям и порывам «нежного сердца», называлось «предрассудками». Екатерина II эту книгу осудила как «порочную», но при Дворе её читали, а некоторые читали с жадным интересом. Хотя такого понятия, как «эмансипация», ещё в обращении тогда не существовало, но «свободные нравы» при Дворе рождали уже «эмансипе», к числу каковых можно отнести и Елизавету Алексеевну, ставшую в 1801 году Российской Императрицей.

У Елизаветы Алексеевны «Элоиза» оказалась стараниям фрейлины графини А. А. Шуваловой (1775–1847), которая была в числе тех, кто стремился «разжечь страсть» в душе Елизаветы применительно к Платону Зубову. Замысел не удался, но трактат Руссо ей очень понравился. Это так соответствовало общим умонастроениям и мужа, который, под воздействием проповедей Лагарпа, сделался «либералом», «республиканцем» и сторонником «свободы».

Его «сестра-жена» тоже превратилась в «республиканку», у которой вызывали «возмущение» «произвол» и «тирания», царившие вокруг. Естественно, что «республиканцы» свои мысли вслух не выражали; только в узком кругу, за закрытыми дверями. При Екатерине оглашение подобных настроений было опасно по причине морального осуждения со стороны повелительницы; при Павле же Петровиче — по причине неизбежной гневной реакции и непредсказуемых последствий.

В момент «цветения свободных чувств» на горизонте появился молодой красивый аристократ, который первоначально не вызывал никаких особых предпочтений у Елизаветы. Это был Адам Чарторыйский, который с лета 1795 года обретался в высшем свете Петербурга, имел придворный чин камер-юнкера и вместе со своим младшим братом Константином пользовался вниманием Двора. Великий князь Александр быстро и близко сошёлся с князем Адамом, называл его «другом» и вел с ним многочасовые задушевные беседы.

Отношения между Александром и Чарторыйским стали совершенно интимными летом 1796 года, когда Двор переехал в Царское Село. В июне того года Александр разместился со своим малым двором в специально построенном для него по проекту архитектора Дж. Кваренги Александровском Дворце, расположенном в некотором удалении от помпезного Екатерининского Дворца. Уместно заметить, что именно Александровский Дворец явился любимым домом Семьи Последнего Русского Царя Николая II (1868–1918), а после Февральской революции 1917 года Семья Царственных Страстотерпцев пребывала здесь под арестом пять месяцев…