Павел II. Книга 1. Пронеси, господи!

— Прошу рассматривать меня как официального представителя… — на очень плохом английском произнес мальчик.

— Пока что вы арестованы, — отрезал Форбс. — Господин раввин, помогите мне во имя Иеговы отконвоировать арестованного.

Повернулся и пошел, не глядя. Теперь уж и совсем стало ясно, зачем голландец усадил его, генерала, на рождественскую ночь всякую чушь слушать. Допросить мальчика следовало немедленно. Но когда же, о Небо, найдется время на личную жизнь, на медитации?

Цукерман, шаркая ногами, плелся за восточным мальчиком, а тот, в свою очередь, ковылял за Форбсом. Большей охраны не требовалось: старый и хилый на вид еврей был единственным за пределами Японии каратэком восьмого дана. Был он и недурным магом, особенно же блестяще справлялся с ролью мага негативного, иначе говоря, обладал способностью разрушать чужие чары. При этом он, что весьма странно, не был телепатом и летать тоже не умел, хотя не единожды заявлял, что эти способности обретет, когда отберет их кое у кого. Коридор заметно шел под уклон; Форбс направлялся к барокамерам, как к самому подходящему помещению для диверсанта, обладающего умением переходить в газообразное состояние. Кроме того, Форбс расслышал довольно сильное телепатическое поле мальчика, и лишние футы свинцовой изоляции во время допроса помешать никак не могли; пока что единственным телепатом в мире, для которого свинцовые стены были тоньше бумажных, числился Атон Джексон. Часовой возле барокамеры, не выпуская из левой руки ни бластера, ни индюшачьего крылышка, правой отдал честь и пропустил всех троих в люк: допросы такого рода редкостью не были. Кресло внутри оказалось одно, второе по случаю Рождества кто-то куда-то вытащил, вытащили бы и первое, но оно было наглухо впаяно в пол, — в него опустился Форбс, мальчик пристроился на полу по-турецки, Цукерман присел на ступеньку. Магу было очень важно, чтобы обращались к нему только «господин раввин», просили о чем-либо только «во имя Иеговы», а вот на чем сидеть — это роли не играло. Мальчику, похоже, было холодно, однако раньше времени снабжать шпиона удобствами генерал не собирался.

— И зачем ты сюда пожаловал? — угрюмо спросил он.

— А вот не скажу. — Форбс, впрочем, уже знал, что мальчик киргиз, что имя у него почти непроизносимое — Ыдрыс, фамилию же он так и не смог разобрать.

— Умералиев, — буркнул мальчик.

Оказывается, мальчик читал мысли по меньшей мере не хуже Форбса, но слишком плохо знал английский, так что большой опасности не представлял. Генерал мысленно завел пластинку с мелодией «Мост через реку Квай», чем лишил шпиона возможности читать его мысли. Или не лишил? Затем, с трудом припоминая полузабытый язык, заговорил по-русски:

— Так зачем ты здесь?

— А письмо я вам все равно не отдам.

Все-таки, значит, не лишил. Мальчик не просто напал на Бустаманте, он еще и письмо какое-то с собой приволок. От кого и кому интересно бы знать. Если мальчик киргиз, как показалось генералу, то письмо из Совдепии, это ясно. Кстати, что-то такое очень смутное в бюллетене ван Леннепа предсказывалось, но, видимо, Форбс прочел это место недостаточно внимательно. Но национальность гостя была написана как-то иначе, греческими буквами, сплошные ипсилоны в ней значились. Но мальчик опередил его мысли.

— А я не киргиз вовсе. Я кыргыз, так правильней. А прописка у меня московская, а в армию меня не взяли вовсе!

Мальчик явно лез на рожон. Цукерман тихо напевал что-то хасидское, не лишенное благозвучия. Или японское? Каратэк все-таки.

— А прислал меня махатма. Вы про него не знаете.

— Видали мы таких махатм… — Форбс осекся. К ужасу своему он понял, что именно напевает Цукерман: это было «Белое Рождество»… А еще еврей называется. Вот почему не получилось мысленного блока из привычной мелодии «Мост через реку Квай», — победно сжигая все мосты, шествовало Рождество. Но все же генерал взял себя в руки.

— Мы кое-что знаем. И про некоторых махатм.

— Не можете вы о них ничего знать про нашего махатму!

Кажется, и русский у мальчика был какой-то необычный.

— Пока что ты сделаешь следующее: отдашь мне письмо, — сказал Форбс. Именно мне ты его должен передать. Несмотря на все твои умения.

Мальчик сделал попытку снять трусы — очевидно, хотел вывернуть их наизнанку и перейти в газообразное состояние. Форбс пожалел, что это не его сотрудник. Умение было редкое, собственно, генерал даже не припоминал, чтобы оно вообще ему встречалось за сорок лет работы.

Цукерман врезал мальчику под правое ребро, и желание делать лишние движения у того явно отпало. Но он продолжал сопротивление, пусть хоть на словах.

— Махатма велел отдать письмо толстому человеку с усами, который кино любит! Понятно? Махатма велел только ему отдать.

О, не зря Форбс корпел всю ночь!..

— Не зря, товарищ генерал. А вдруг, почем вы знаете, через меня вам продиктуют требование этого человека отдать?