Павел Третьяков. Купец с душой художника

В последний раз мне пришлось встретиться с Василием Васильевичем в самом начале русско-японской войны. На заседание организационной комиссии при Московской городской думе, где предполагалось обсудить пересмотр устава Художественного совета Третьяковской галереи, были приглашены несколько художников. Репин и Васнецов не могли присутствовать и прислали письменные заявления. На заседание приехали В. В. Верещагин, М. П. Боткин и А. Н. Бенуа, люди разных направлений и вкусов. Причиной пересмотра устава было недовольство некоторых брюзжавших отсталых людей деятельностью Совета. Вдова Сергея Михайловича Елена Андреевна была обижена тем, что Городская дума провела в уставе параграф, гласящий, что в Художественном совете один член будет представителем семьи Павла Михайловича по ее выбору. М. П. Боткин взялся восстановить права Елены Андреевны Третьяковой и предложил, чтобы периодически чередовались представители семей Павла Михайловича и Сергея Михайловича. Когда вопрос был поставлен на обсуждение, поднялась мужественная и прекрасная фигура В. В. Верещагина, и он заявил, что, не говоря о том, что в соотношении ценности коллекций Павла Михайловича и Сергея Михайловича они относятся, как семь к одному, художественные их заслуги далеко не равны. Павел Михайлович собирал всю жизнь, отдавая силы, знания и любовь к этому делу, собирал идейно и систематически, создав всемирно знаменитое собрание, тогда как Сергей Михайлович был только любителем.

Вопрос больше не поднимался. Это неожиданное горячее выступление меня глубоко тронуло. Прощаясь, я благодарила Василия Васильевича. Он уезжал через несколько дней во Владивосток. Он спросил меня, где находился в то время мой муж, который с начала войны уехал как заведующий отделением Красного Креста северо-восточного района с центрами в Никольске-Уссурийском и Хабаровске. Василий Васильевич обещал при свидании рассказать ему о нашей встрече и передать поклон. Мы простились. Через два месяца его не стало. Василий Васильевич Верещагин погиб у Порт-Артура при взрыве броненосца «Петропавловск» 31 марта 1904 года.

Постройка галереи

Еще до женитьбы Павла Михайловича семья Третьяковых перемещалась в доме несколько раз. Так было и с семьей Павла Михайловича. В доме произвели кое-какие перемены. Перед парадным входом был сделан тамбур. Лестница осталась без перемен. Внизу, направо от входа, находилась маленькая передняя в одно окно. По двум стенам были вешалки, напротив двери висело зеркало над подзеркальником и два стула с высокими спинками. Все ясеневого дерева. Вот и все. Стены оклеены обоями под светлый дуб. Обоями же была оклеена дверь потайная, без наличников, и вела в разборную, где лежали на полках разобранные по сортам и номерам заграничные товары и полотна.

В проходной комнате, с входом из-под лестницы и дверью в сад, стояла мебель полированного ореха с резными розами наверху овальных спинок кресел и стульев. Такой же был и диван. Обивка была красного трипа. Эта мебель впоследствии стояла в течение тридцати семи лет на даче в Тарасовке. В 1874 году вниз переехали жить родители, в проходной комнате Вера Николаевна устроила свой кабинет. Направо была их спальня. Кабинет же Павла Михайловича оставался многие годы без изменений. Ореховая мебель, обитая коричневым репсом, была мягкая и удобная. Диван стоял, срезая угол, между окном и дверью, ведшую в проходную комнату. Перед ним овальный стол, на котором стояла лампа светлой бронзы с мальчиком, держащим лампу на голове, и два подсвечника. Навсегда памятны две китайские нефритовые вещицы, стоявшие там, – пепельница и вазочка. Стулья с высокими слегка загнутыми назад спинками и загнутыми вниз сиденьями, не отделенными друг от друга, были простеганы с пуговицами в ямках. Широкий короткий диванчик, на котором Павел Михайлович отдыхал, стоял посредине стены между дверью в контору и нишей в толще стены, где за драпировкой стоял его умывальник и висел его халат. Перпендикулярно к простенку между окнами южной стороны был стол-бюро с выдвижной крышкой. На нем стояла Клодтовская лошадка под стеклянным колпаком. У среднего из трех окон, выходивших в сад, помещался стол. На нем Павел Михайлович покрывал лаком картины и заделывал доступные для него повреждения на них. Там у него зачастую появлялись кисти, краски и лаки. В комнате носился смешанный запах лака и сигары. Кабинет был интересен даже после того, как картины были перенесены в галерею. Мы радовались каждому случаю, когда нас посылали туда.