Джерри Старк

Павильон Дружбы

Посвящается Мелфу, втянувшему невинное создание в грязное дело революции.

1840 год, Новый Орлеан

Река ослепительно сияет под южным солнцем, в гавани угольный дым пятнает белые паруса, перекликаются многочисленные корабли, сладкий воздух пьянит и кружит голову, как молодое вино. Белые и розовые особняки среди садов, завитки чугунных решеток, улицы — широкие и узкие, модные магазины, многоголосый гоном, цокот лошадиных копыт и шелест колес открытых экипажей.

Город, прекрасный и опасный, город между рекой и зловонными болотами, город пугающих и прелестных историй, город золота, авантюр и музыки.

Кофейня в конце Французской набережной, изящная розовая вывеска в золотых завитках, надпись «У мадам Катрин». Середина дня, сиеста, посетителей немного — но в дальнем краю открытой террасе на скамейке-качелях расположились три дамы. Две молоденькие девушки, белокурая и черненькая, щебечущие, как птички, голова к голове рассматривают лежащий у них на коленях огромный альбом. Сидящая рядом с ними женщина давно перешагнула почтенный рубеж шестидесятилетия, некогда рыжие локоны сделались пепельными, и фигура ее наводит уже на мысли не о стройности, но о хрупкости старинной вазы.

Дополняет живописную группу молодой человек, время от времени наклоняющийся через плечи девушек и отпускающий ироничные замечания. Солнце пробивается через кружевные зонтики, пятнает золотыми пятнами старые гравюры и аккуратно накрытые папиросной бумагой акварели, слегка выцветшие со временем. Девушки аккуратно переворачивают тяжелые страницы, водят пальчиками под подписями, негромко произносят имена давно умерших людей, оживающие от прикосновения розовых мягких губок.

— Какие ужасные были времена, — вздыхает блондинка. — Мадам, а вам было страшно жить тогда?

— Нет, Шарлотта, — рассеянно улыбается пожилая дама, веер в иссохшей руке чуть колышется, разгоняя полуденную жару. — И да. Мы не задумывались об этом, мы просто жили. Голодали, плясали на площадях, устраивали праздники, влюблялись, рожали детей, хоронили друзей — и жили.

— «Гильотина, установленная в январе 1793 года на площади Революции для казни короля Людовика XVI», — читает брюнетка и нервно передергивает тонкими плечиками. — Мадам Катрин, а вы… вы ее видели, эту гильотину? Своими глазами?

— Да, Рашель, — чуть заметно кивает пожилая дама. Девушки дуэтом взвизгивают.

— Говорят, простой народ воспринимал казни чуть ли не как бесплатное развлечение, — замечает молодой человек и наклоняется чуть ниже. — О, смотрите, а вот и тиран собственной персоной.

— Кто, король Луи, которому отрубили голову? — поднимает бровки белокурая Шарлотта.

— Нет, гражданин Робеспьер.

— Фи! — хором выносят безжалостный приговор юные дамы, тщательно изучив гравюру. — Совсем неинтересный! Надутый, напыщенный, да еще и в парике! Ой, а вот этот, белокурый, это кто? Какой хорошенький, прямо как пасхальный ангел! Наверное, какой-нибудь казненный принц?

— Этого юношу звали Луи Антуан Леон Флорель Сен-Жюст, и в те времена за ним прочно закрепилось прозвище «Архангел Смерти», — мягко улыбается мадам Катрин. — Он был вернейшим и преданнейшим сторонником гражданина Робеспьера, погиб вместе с ним на эшафоте и действительно был на удивление хорош собой. Только глаза у него были злые — как у жестокого ребенка, любящего помучить беззащитных зверюшек. Да, Шарлотта, я как-то видела его вблизи.

Шарлотта задумчиво смотрит на акварельный портрет, молодой человек фыркает и вполголоса цитирует:

— «Логикой его была гильотина…»

— Раймон, перестаньте, мы все знаем, что вы закончили университет, — обрывает рассуждения брюнетка Рашель. — Пусть лучше мадам расскажет еще что-нибудь, это так занимательно! Мадам, а это кто? — палец с розовым ноготком чуть касается гравированного изображения. — Какое странное лицо… Вроде и некрасивое, но привлекательное. И взгляд такой… такой… — она запинается, не в силах подобрать нужное слово.

— Распутный, — спокойно произносит мадам Катрин, подчеркнуто не замечая, как смущенно краснеют девушки и одобрительно кивает Раймон. — Сей образчик рода человеческого мог соблазнить любую красотку… да и мужчины тоже не могли перед ним устоять, если говорить правду. Познакомьтесь, барышни, это гражданин Колло. Мы никогда не звали его по имени — ему не нравилось. Убийца, утопивший в крови город Лион, обаятельнейший нахал, он сперва был заодно с Робеспьером… а потом оставил его, переметнувшись на сторону его врагов, став сторонником императора Наполеона — который, разумеется, в те дни еще не был императором, а был всего лишь гвардейским поручиком с островка Корсика. Колло умер в изгнании, в Гвиане…