Павлов И.П. Полное собрание сочинений. Том 1.

Есть еще другой факт, часто наблюдаемый у этих животных; это - неспособность сердца легко возвращаться к нормальному состоянию, раз оно уже ускорило свои движения. Проходят часы (вместо минут, как у нормальной собаки), прежде чем сердце вернется к ритму, свойственному ему до операции. В обычных условиях наша собака постоянно имела бы случай ускорять таким образом свой пульс и ее сердце рано или поздно истощилось бы от этого. Самое интересное это то, что в этих опытах давление крови и амплитуда колебаний этого давления остались без заметного изменения.

Таким образом, кроме различных родов смерти, констатированных нашими предшественниками у ваготомированных животных, имеется еще значительное количество возможных родов смерти.

Но положение экспериментатора по отношению к этим последним сегодня совершенно иное и относительно гораздо более выгодное, чем прежде. Полный мрак окутывал причины смерти ваготомированных животных; приходилось выискивать причины, проникать в них и тогда только находить способ спасти животное. В настоящее время экспериментатор может вполне сознательно, по своему желанию и действуя систематически, заставить действовать то или иное жизненное условие, могущее стать смертельным.

Господа, прошу меня извинить, что я так долго распространялся об этом второстепенном в физиологии вопросе, но мне кажется, что в нем сконцентрирована основная мысль моего сегодняшнего доклада.

Да, тайна смерти животного организма - организма, взятого как совокупность органов, не существует уже давно: она удалилась с глаз экспериментатора до более подходящего времени в глубины живой клетки и живой молекулы.

Выживание ваготомированных животных, так же как неисчислимое количество физиологических и главным образом медицинских фактов, является постоянным торжеством концепции животного организма как единого физико-химического и механического целого.

В самом деле, во всех стадиях разработки нашего вопроса не выявил ли себя животный организм исключительно как машина, чрезвычайно сложная, конечно, но все-таки покорная и послушная, как всякая другая машина?

Этой машине нанесено колоссальное повреждение, множество ее мелких и крайне важных частей сломано, отношения между ними глубоко изменены, машина стала ни к чему не годной; за этим последовало полное разрушение.

Что же делал физиолог перед этим разгромом? Искусно, терпеливо, в течение целого века он продолжал анализировать одно за другим все нарушения, которые он сам же производил своим грубым прикосновением к этой деликатной машине; а их, этих нарушений, было громадное количество; тем не менее от старался отыскать смысл и значение каждого из них в общей работе машины.

В результате получилась длинная градация важности разрушений: одни вызывали сразу полный развал всей остальной машины; другие доводили ее до гибели более или менее постепенно; третьи, наконец, вызывали лишь нерегулярность ее работы.

Вот, руководясь этими различными категориями фактов, и можно было добиться спасения машины.

Одну сломанную часть, насколько возможно лучше, заменили другою, такою же необходимой; но так как она, благодаря разрушению, несколько утратила свою силу и точность, то это было восполнено внешними способами; часть работы, хотя и важная, но не всегда необходимая, была просто сокращена с той целью, чтобы нерегулярная работа этой части не могла вызвать опасного изменения в других более существенно-необходимых частях.

И физиология в конце концов восторжествовала над всеми этими трудностями; исправленная таким образом животная машина продолжала свою работу вполне успешно.

Разве это не напоминает, как две капли воды, образ действия всех механиков, которым поручают ремонт той или иной сложной машины?

Так почему же тогда нам иногда рекомендуют иной путь, иное направление, которое будто бы лучше соответствует полноте жизненных явлений? С нашим старым знаменем в руках, разве мы перестали постоянно подвигаться вперед в изучении организма? Наша власть над этим животным организмом только и делает, что увеличивается.

После периода аналитической работы мы вступили безо всякого сомнения в период синтетический. Эта работа над ваготомией у животных, продолжавшаяся более ста лет, не указывает ли на постоянный и новый прогресс синтеза, увенчанный, наконец, полным успехом в этом частном вопросе?

И это лишь единичный пример среди массы других. Я напомню вам только изумительный опыт Гольца и Эвальда, которые вполне успешно выходили собак, почти совершенно лишенных спинного мозга.

Все это означает, что мы достаточно анализировали организм; наши познания об основных отделах организма теперь достаточно велики по сравнению с тем, что нам еще придется изучить. Нет никакого сомнения, что в этом направлении нас ждут еще более блестящие, еще более значительные успехи. Судя по тому, что мы уже знаем, синтез, широко примененный ко всему организму как новый метод, окажет великую помощь будущим физиологическим исследованиям; он сделается энергичным подстрекателем для других изысканий, для других исследований.