Pavor Nocturnus

Первый пункт ПИБ (правил инопланетной безопасности) — это не бежать в незнакомом месте, как будто за тобой гонятся все монстры мира, особенно если они действительно не гонятся, спешить вообще нужно как можно медленнее. Я материл Хорицу за плевок на правила и здравый смысл, так еще и нас вынудила, но сама же взвизгнула впереди, карикатурно так, по-девчачьи, будто паука в туалете увидела — надеюсь, это монстр ужалил ее прямо в задницу, чтоб знала, как нестись сломя голову! Она присела на корточки в конце тоннеля и рассматривала что-то явно далекое от жизнерадостного на полу, потому как выдала вслух заключение, всего пару слов трехэтажной ругани, зато каких, хоть уши ДеВи затыкай.

Хорица подскочила, замерла, как вкопанная, на секунду-другую, но очень скоро двинулась к нам сначала медленным задним ходом, а потом и скоростным передним.

— Мальчику лучше остаться здесь, — говорит она, лицо бледное, как если бы поздоровалась со смертью, глаза выпученные, дикие, и руки аж трусятся.

— Ага, чтобы какая-нибудь гадость его утащила, пока мы спасаем остальных! Что там такого, чего он еще не видел?

— Такого никто из нас не видел… Иди сам посмотри.

А сразу сказать язык, конечно же, перетрудится — одно интриганство пугало больше, чем все, что там могло быть, за дело же бралась фантазия, и тут размах от детеныша монстра до разбросанных всюду кишок. Ладно, после сражений и беготни уже не было сил бояться, вот я и прошел как-то механически, даже не сразу понял, что на полу лежит… РЕБЕНОК?

Я подбежал к нему, как врач для искусственного дыхания, но со спасением мы опоздали, причем лет эдак на пять тысяч. Что за черт, из тела будто все соки разом высосали — кожа тонкая, как папирус, желтая и сухая, в перегибах суставов аж трескается. Степень в археологии у меня нулевая, но вид мальчика напоминал мумий, и хорошо сохранился, волосы на месте, черты лица почти не изменились, просто исхудали донельзя и все кости можно было пересчитать. Еще и лежал на боку с выставленной рукой, как если бы защищался от чего-то, а по напряженным мышцам и приоткрытому рту примерно понятно, что он видел перед собой, то бишь ничего хорошего. Кстати, о глазах — не знаю, есть ли они у мумий, но у этой были, тусклые, высохшие, как разрисованные резиновые мячики, и вкупе с выражением лица дозиметр жути зашкаливал. Как тут выключить жанр ужасов, а?!

В общем, я вернулся в таком же состоянии, как и Хорица, да и с похожими выводами, мол, лучше лишний раз не испытывать детскую психику на прочность, и не придумал ничего лучше, чем закрыть глаза ДеВи ладонью. Так мы и двинулись вперед, и все зрячие из нас в сотый раз в жизни убедились, что незнание — счастье, я повторил нецензурный комментарий Хорицы слово в слово, а то и хуже, мне бы самому не помешала рука помощи на глаза!

Тот мальчик был всего лишь частью всей картины, может, даже одной миллионной — куда ни посмотри, всюду разбросаны мумии детей, иногда свалены кучами друг на друге и в таком количестве, что трудно было даже навскидку сказать, здесь их сотни, тысячи или сотни тысяч. Многие одеты в пижамы, которые теперь им на размер-другой больше, но я видел и девочек в пышных платьях, что-то вроде рыцарских лат, античных тог и даже шкур животных — мда уж, прямо-таки вся история человечества как на ладони. И все застывали в скорченных позах, тянули руки вверх, как стебли странных растений, или в разные стороны, будто пытались коснуться нас, бр-р! Как назло, кристаллов здесь хоть отбавляй, то тут, то там натыканы между телами, чтоб мы ни одной детали не упустили, и в виде громадных люстр на потолке — спасибо, конечно, но у этих цветовая гамма почему-то красно-оранжевая, и все вокруг еще больше напоминало постановку не лучшего дня жизни Помпеев, я имею в виду, последнего!

Впереди маячила какая-то каменная башня высотой почти до потолка, а это метров в сто, на минуточку, и оттуда периодически доносился грохот, как намек, мол, да-да, вам сюда, если хотите убиться наверняка. Что ж, вот и наш ориентир, но идти было непросто и морально, и физически — мы прокладывали путь по проплешинам, где дети лежали по одному, я говорил ДеВи, когда поднимать ногу, а он делал шаг. И чем ближе к башне, тем труднее было поставить ногу, чтоб в прямом смысле не начать идти по головам, а некоторые горы тел были похожи на сооружения туземцев для отпугивания чужаков.

На полпути ДеВи вдруг вскрикнул, затанцевал на месте — видимо, одна из рук коснулась его лодыжки. Я не виноват, они же тут везде, хоть в страшную пародию на твистер играй.

— Армани, отпусти меня. Я хочу увидеть, — говорит он.

Мне-то по барабану, хочет как хочет, тем более что сохранение его зрительной невинности прилично замедляло нас, а нам бы бежать на помощь, да и моя рука не будет вечно пришита к нему. Ладно, он уже взрослый, чтоб самому решать, но я переспросил на всякий случай:

— Точно? Развидеть это будет трудно…

— Да.