Печать Медичи

Но как бы быстро я ни скакал, лишь на следующий день, около полудня, добрался до места слияния двух рек. На скаку заплатив пошлину, галопом промчался по мосту и ринулся вверх на холм, на вершине которого стояла крепость.

И лишь тогда увидел дым, уходящий в небо.

Увидел распахнутые настежь ворота.

И понял, что я опоздал.

Часть третья

Месть Сандино

Глава 22

Первым моим порывом было пришпорить коня и броситься в крепость.

Но я этого не сделал.

Натянув поводья, я стал осматривать здание. В окнах не виднелось никакого движения. Не слышно было ни звука, который свидетельствовал бы о том, что бой еще продолжается.

Но было ясно, что все произошло совсем недавно. Иначе все бы уже сгорело и перестало дымить.

Неподалеку в поле стоял крытый загон для скота. Там хранился фураж и корма, заготовленные для скота на зиму. Я завел туда свою лошадь, задал ей корму и, вернувшись к крепости, осторожно вошел внутрь.

Гвардейцы капитана дель Орте были мертвы. Заколотые, зарубленные, они лежали там, где приняли бой и пали. По их лицам можно было понять, что их застигли врасплох и их сопротивление было одолено в считаные минуты, причем противником, не знавшим пощады. Ни внутри, ни снаружи зданий ничто не двигалось. Полнейшая тишина вселяла ужас.

Ни женского плача, ни мужских стонов. Только столбы дыма, безмолвно уходящие ввысь.

А потом я увидел капитана дель Орте. Он был обезглавлен.

Голову его насадили на пику рядом с конюшней, а рядом в странной позе лежало обезглавленное тело. Перед ним на земле распростерлись еще два тела. Россана и Элизабетта! Одна рядом с другой.

Нетвердым шагом я приблизился к ним.

И сразу увидел, что обе живы. Но платья на них были разорваны, и обе девочки были в крови. Я не сразу понял, чья это кровь — их отца или их собственная.

От ужаса у меня перехватило дыхание, и я не мог вымолвить ни слова. Я навидался уже разных смертей. Дважды на моих глазах произошло убийство, дважды я смотрел, как убивают беззащитных людей, и не мог вмешаться. Одним из них был лейтенант, задушенный за обеденным столом в нескольких шагах от меня. А еще раньше я присутствовал при том, как Сандино размозжил голову священнику. Но увиденное теперь было еще страшнее, потому что свидетельствовало о жестоком надругательстве.

На мое лицо упала снежинка.

— Россана! — прошептал я. — Элизабетта!

Это неправедно, неправедно! Неправедно, когда девушку берут насилием. Мужчина, который делает это, ниже зверя, хуже зверя. Насилие над женщиной — это преступление, исправить которое нельзя.

Я упал перед ними на колени. Протянул руку и коснулся их лиц. Я не отводил глаз от лица Россаны, но она глядела мимо меня, даже не повернула лица в мою сторону. И тогда я тоже опустил глаза — от стыда. Но это был стыд не за нее, а за себя, за то, что я — мужчина, ибо именно мужчина сотворил с нею весь этот ужас.

Но Элизабетта, которая так долго жила в тени своей сестры, не отводила своих глаз от меня. Она встретила мой взгляд храбро, хотя и с упреком, словно говорила: «Вот я и увидела, что может мужчина сделать с женщиной, и если в этом заключается ваша сила, то я выдержала ее натиск. Я презираю вас за это и никогда больше не буду бояться ни ее, ни чего-либо другого».

Увидев это в ее глазах, я совершенно пал духом.

Тогда Элизабетта мудро заметила:

— Мне совсем не стыдно смотреть на тебя из-за того, что со мной случилось, Маттео.

Всего несколько недель назад я покинул этих девочек, и какими же невинными играми были тогда заняты их дни!

И вот я вернулся — лишь для того, чтобы увидеть, как разрушено их детство.

Что я натворил?

Когда я принес им воды, Элизабетта рассказала, что произошло.