Печенеги

Этот частный успех, как он ни обрадовал императора, не имел, конечно, никакого влияния на общее положение дел. Печенеги все-таки оставались в близком соседстве к Константинополю. При начале зимы они раскинули свои палатки недалеко на север от Чурула, за рекою Еркене (около Визы и Люле-Бургаса). Алексей со своей стороны воротился в столицу и думал готовиться к военным действиям следующею весной. Печенеги не дали ему отдыха. Не пробыв и недели в своей столице, Алексей узнал, что вслед за ним был отправлен печенегами значительный отряд к местечку Хировакхи (между Кучук-Чекмедже и Буюк-Чекмедже, ближе к последнему). Вооружив городской гарнизон и новобранцев — всего до 500 человек, — утром 14 февраля (пятница мясопустной недели) император Алексей отправился к Хировакхам и сейчас же приказал запереть ворота, оставив ключи у себя, ибо было основание опасаться, что печенеги найдут себе друзей в самой крепости. С восходом солнца на другой день действительно показались толпы диких наездников и расположились на холме вблизи городских стен; потом от их становища, на глазах греков, отделилась масса в 6000 человек и рассыпалась по окрестностям для грабежа и разбоя.

Алексей опасался за сами стены своей столицы, не вполне полагаясь на бдительность властей в свое отсутствие. С другой стороны, он понимал, что самое лучшее было воспользоваться раздроблением неприятельской силы. Он взошел наверх городской стены, окинул зорким взглядом соседние холмы и долины, чтобы убедиться, не скрываются ли где еще другие толпы печенегов, не поставлено ли где засады. Все кругом было пусто: только вблизи — прибывший утром и ослабленный отделением шести тысяч — отряд печенегов отдыхал после похода: одни спали, другие еще ели. Император решил захватить врага врасплох. Большого труда стоило ему склонить на такое смелое предприятие свою малочисленную дружину: новобранцам и гарнизонной страже, привыкшей сидеть за крепкими и высокими стенами столицы, его замысел казался безумным и дерзким, особенно ввиду явного превосходства сил на стороне печенегов, о которых они наслышались всего страшного. «Мы погибли, — убеждал их Алексей, — если тот шеститысячный отряд, который теперь ушел на добычу, соединится с этим, который мы видим перед собой; мы все одно погибли, если, расположившись под стенами столицы, шесть тысяч ушедших печенегов лишат нас всякой возможности воротиться в столицу. Лучше идти навстречу опасности, чем умереть в постыдном бездействии. Я первый иду впереди всех; кто хочет, пусть следует за мною и не отстает от меня, когда я брошусь в середину печенежского стана; кто не хочет со мною идти, пусть остается здесь и даже пусть не выглядывает из-за стены».

Потихоньку отворились городские ворота, и тайком греки зашли сзади того холма, на котором отдыхали беспечные варвары; император первый бросился в их средину и первый убил попавшегося ему под руку печенега. Его пример подействовал и пробудил некоторый пыл и военный задор в сподвижниках. Печенеги, не успевшие даже сесть на коней, были отчасти перебиты, отчасти взяты в плен. Победоносные византийцы, по приказанию императора, нарядились в печенежское платье, снятое с пленных и убитых, сели на печенежских лошадей, взяли их знамена и сделались до того похожи на печенегов, что могли бы испугаться самих себя. В этом виде они направились к реке Меласу (Карасу), протекающей вблизи Хировакх, где должен был проходить на возвратном пути печенежский отряд, ушедший к столице. Расчет Алексея вполне оправдался. Печенеги, возвращаясь с награбленным добром, издали приняли переряженных византийцев за своих земляков и, неосторожно приблизившись к ним, понесли чувствительное поражение. Число пленников увеличилось, как и число голов, снятых с печенежских трупов. Это было в субботу вечером, 15 февраля.

В понедельник Масленой недели, 17 февраля, утром, император Алексей Комнин отправился обратно из Хировакх в Константинополь в торжественном и странном шествии: впереди ехали на печенежских конях и в варварском убранстве переодетые византийцы, за ними шли со связанными на спине руками настоящие печенеги, которых вели крестьяне, собранные из ближайших сел; затем еще следовали греческие всадники, подняв кверху окровавленные копья с воткнутыми на них отрубленными головами убитых печенегов. Классически образованная дочь Алексея с видимым удовольствием описывает этот отвратительный маскарад, которым ее отец праздновал наступление Масленицы; она с наслаждением припоминает рассказы участников маскарада о разных забавных случаях, которые сопровождали его шествие. Что, в самом деле, могло быть комичнее той сцены, когда попадавшиеся навстречу вооруженные греки трусили пред мнимыми печенегами, пока не узнавали в них подлинных византийцев?