Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?

Сделав выводы, точно сформулировав, какие именно минуты своей жизни Андрей Болконский считает лучшими и почему среди них – мертвое укоризненное лицо жены, учительница дает своим ученикам домашнее задание: письменно ответить на вопрос «Какие минуты я считаю лучшими в жизни князя Андрея». Дело даже не в том, что здесь не к месту «я считаю». Горько мне было видеть другое: то, что мною было придумано как творческое задание, где нужно было думать, искать, читать и перечитывать, превращено было в бессмысленное повторение сказанного на уроке. Вместо того чтобы вчитываться, ученики должны были отчитываться. От куда эта тяга к бесспорному, отработанному, уже готовому?

Думаю, что дело тут и вот в чем. Хотя, может быть, в данном конкретном случае я и ошибаюсь.

Русская литература диалогична и многоголосна, полифонична. Вспомним Онегина и Ленского: «Они сошлись… меж ними все рождало споры и к размышлению влекло». Но вот «на столбовой дороженьке сошлись семь мужиков». И что же? «Сошлися – и заспорили…» А споры Чацкого и Фамусова, Базарова и Павла Петровича, Раскольникова с Лужиным, Свидригайловым, Порфирием Петровичем, Андрея Болконского с Пьером Безуховым, доктора Рагина с больным Громовым, Понтия Пилата и Иешуа. Но если это так (а это так), то и сами уроки литературы не могут не быть диалогичными, многоголосыми, построенными на столкновении разных точек зрения. Само содержание уроков требует и соответствующей методической структуры.

Но тут есть одно очень важное обстоятельство. Слушая учеников на уроке, читая их сочинения, я всегда помню строки Блока «И вновь порывы юных лет / И взрывы сил, и крайность мнений». Очень точно Блок поставил рядом «порывы юных лет» и «крайность мнений».

Действительно, суждения юношей и девушек о жизни и о литературе часто отличаются категоричностью мысли, предельной заостренностью характеристик, завышенностью критериев. И этот максимализм – нормальная и естественная форма постижения мира в этом возрасте. Ошибки, крайности, заблуждения – все это необходимые и неизбежные издержки умственного производства, тем более в юности. К тому же не будем забывать и того, что, по словам Игоря Кона, «гиперкритицизм и скепсис – обратная сторона юношеского идеализма и максимализма».

Одну из своих книг Виктор Шкловский назвал «Энергия заблуждения». Это слова Льва Толстого.

...

«Он жаждал, чтобы эти заблуждения не прекращались. Они следы выбора истины. Это поиски смысла жизни человеческой… Величие литературы в том, что старое понимание, противоречивые понимания, данные в своих столкновениях, не исчезают, они становятся путем в будущее» [46] .

Но вот в чем тут дело. Традиционные сочинения и уроки замкнуты в нерушимый канон. Творческие работы разомкнуты в безбрежность жизни и литературы. И это связано для учителя с большими трудностями. Спокойнее, когда есть некая бумага, на которой четко и однозначно сформулировано и то, какая проблема поставлена в данном тексте, и то, какова здесь позиция автора…

Когда ученики писали сочинение на тему «Катерина – луч света в темном царстве», то и учитель, и ученики твердо знали, о чем нужно писать. И чаще всего это о чем абсолютно не совпадало с тем, что ученики думают и чувствуют на самом деле. Но как быть, если в сочинении вы читаете, скажем, такое (а я это читал): «Тоже мне проблемы. Ну, уехал муж в командировку на десять дней, а жена проводит ночи с другим мужчиной. А какая баба откажется от такого?» (Это написано девушкой.) В разомкнутом мире жить и работать труднее. Здесь часто нет готовых ответов, особенно в наше взбаламученное, вышедшее из суставов, перевернувшееся и еще далеко не установившееся время.

В замкнутом и канонизированном мире легче. Но такой мир не учит понимать литературу и разбираться в жизни.

Дело не только в том, что существует директивно спускаемое и обязательное предложение. Дело в том, что на это предложение есть и спрос, во многом определяющий характер предложения. Гамбургер, конечно, насаждает гамбургеры. Но ведь гамбургер порожден и потребностью в такой вот еде. Педагогическая гамбургеризация во многом идет от предложения. Но ведь это предложение удовлетворяет и определенный спрос.

Глубокий и серьезный исследователь советской культуры и идеологии Евгений Добренко написал книгу о формовке советского читателя. Он доказывает, что теория, согласно которой соответствующий эстетический порог массового восприятия искусства в СССР определялся только сверху – идеологами, цензурой, политикой партии, – абсолютно неверна по существу своему. Ибо этот эстетический порог восприятия массами искусства прежде всего исходил от широчайших масс города и деревни, вовлекаемых новой властью в «культурное строительство». Естественно, вкусы, темы, задачи менялись. Но одно всегда оставалось исходным.

...