Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?

«Я безумно полюбила Андрея Болконского, наверное, потому, что в нем было много нерешенного, не было спокойствия, а был вечный поиск, искание своего Я. Меня очень волновал вопрос, обретет ли счастье и найдет ли смысл жизни Андрей Болконский. Толстой не дал однозначного ответа на этот вопрос. Но меня охватило непонятное радостное чувство, когда я перечитала слова, которые мне так хотелось услышать от Андрея Болконского: “Я не могу, я не хочу умирать, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух…” Не о вечном небе думает в решительную минуту своей жизни Андрей Болконский, а о себе, земле, полыни, струйке дыма. Князь Андрей, стремящийся всю жизнь к чему-то неземному и высокому, понял, что счастье всех на земле».

«Потрясло меня небо над Аустерлицем. Серое, с тихо ползущими темными облаками. В нем есть какая-то спокойная уверенность, надменность, величавость. Такое небо удивительно, это невозможно передать, это надо почувствовать. В нем есть какая-то недосягаемость, что-то высокое и чистое, к чему надо стремиться. Я теперь очень часто, когда иду в школу, смотрю на мчащиеся потоком машины, на толпы людей, в какой-то странной возбужденности спешащих по своим делам. Каждый занят собой. Все бегут, спешат, боятся опоздать. И над всей этой суетой – аустерлицкое небо. Спокойное, медленное. В нем есть что-то, что нам не дано».

«Я не могу понять Андрея Болконского с его страданиями и нравственными мучениями. Они кажутся мне надуманными, нежизненными. В наше время вряд ли найдется человек, который, взглянув на небо, скажет, что вся жизнь “суета сует”, что надо жить не так, а по-другому. Думаю, современный человек, посмотрев на чистое небо, на зеленеющий дуб, на девочку, весело смеющуюся, не пересмотрит свои взгляды на жизнь. Я не могу понять того, что Наташа, взглянув на небо и увидев прекрасный вечер, затаила дыхание и долго не хотела уходить. Конечно, это прекрасно, но мне это чуждо. Я, например, не буду сидеть на подоконнике и говорить своему брату о красоте вечера и т. д. Я думаю, что даже влюбленные через сто лет не будут говорить, что закат красивый, воздух мягкий, а будут говорить, что ветер умеренный, температура ниже нуля, давление ртутного столба 750 мм. Вот что соответствует нашему времени».

«Когда я прочитал “Войну и мир”, одно я почувствовал совершенно четко: есть что-то невероятно близкое мне в стремлениях, исканиях героев. Особенно – Андрея Болконского. Этот герой близок мне всем. Я вместе с ним мечтал о Тулоне, вместе с ним прозрел на Аустерлицком поле, полюбил Наташу и порвал с ней, я переживал, глядя на прощение Андреем Болконским Наташи и был неимоверно удивлен смертью Андрея Болконского. В каждом поступке Андрея Болконского я видел себя. Но… ближе всего мне был князь Андрей в своих худших поступках. Да, я радовался его прощению Наташи, но разве можно это сравнить с тем чувством, когда князь Андрей порвал с ней. Я восхищался Андреем Болконским порывающим, а не прощающим. Для меня гораздо ближе князь Андрей, сгорающий от честолюбия, чем понимающий тщетность этих стремлений. Я видел правильность этого продвижения к истине, к этой переоценке ценностей, но они меня не убеждали. И хотя я знал, что князь Андрей поступил неправильно, не простив Наташу, я, оказавшись на его месте, поступил бы так же».