Педагогика на кончиках пальцев. Введение в специальность

Они торчали на перекрёстках, толпились под фонарями, угловатые, прокуренные, оставляя на тротуарах россыпи плевков, окурков и бумажек от конфет. Нервные и нарочито меланхоличные. Жаждущие, поминутно озирающиеся, сутуловатые. Они ужасно не хотели походить на остальной мир и в то же время старательно подражали друг другу и двум-трём популярным киногероям. Их было не так уж и много, но они бросались в глаза, и мне всё время казалось, что каждый город и весь мир заполнены ими, – может быть, потому, что каждый город и весь мир принадлежали им по праву. И они были полны для меня какой-то тёмной тайны. Ведь я сам когда-то простаивал вечера с компанией приятелей, пока не нашлись умелые люди, которые увели нас с улицы. И потом много-много раз видел такие же компании во всех городах земного шара, где умелых людей не хватало. Но я так никогда и не смог понять до конца, какая сила отрывает, отвращает, уводит этих ребят от хороших книг, которых так много, от спортивных залов, которых предостаточно в этом городе, от обыкновенных телевизоров, наконец, и гонит на вечерние улицы с сигаретой в зубах и транзистором в ухе – стоять, сплёвывать (подальше), гоготать (попротивнее) и ничего не делать. Наверное, в пятнадцать лет из всех благ мира истинно привлекательным кажется только одно: ощущение собственной значимости и способность вызывать всеобщее восхищение или по крайней мере привлекать внимание. Все остальное представляется невыносимо скучным и занудным и в том числе, а может быть, и в особенности, те пути достижения желаемого, которые предлагает усталый и раздражённый мир взрослых.

Аркадий и Борис Стругацкие. «Хищные вещи века»

Сеанс психоанализа

Меня всегда тянуло к двум категориям детей: интеллигентным, но слабым духом, и хулиганам. Всё объясняется: в детстве я был интеллигентным, но дворовым мальчиком, занимавшимся спортом. Я сумел поставить себя и не стал изгоем. Но до седьмого класса пережил и два бойкота, и пару неприятных драк. Мои одноклассники ходили с шилом в кармане (которое чуть-чуть выглядывало наружу), стреляли по 10 копеек. А когда кое-кого даже посадили в тюрьму, родители срочно перевели меня в английскую спецшколу, где одноклассники только спросили: кто мои предки, сколько получают и люблю ли я «Битлз». В новой школе меня считали немного измайловским хулиганом, и это льстило.

Так вот: всегда хотелось помочь таким, каким был сам – чуть-чуть трусоватым, чуть-чуть нерешительным, быстро теряющимся перед наглым хамским напором.

Несмотря на, в целом, очень благополучное детство, мне всегда казалось, что я был чем-то обделён. Реальной жизнью, что ли. Я её не знал. Всё было книжно, антикварно, призрачно. Как будто совсем рядом, но не со мной. Поэтому я немного похипповал в 9–10-м классах, немного поантисоветничал на первом курсе института, понародничал, добровольно уехав работать учителем на Урал.

Но – я никогда не был хулиганом, только водился с ними. (Помните в фильме «Звонят, откройте дверь»: «Я никогда не был первым пионером, но у нас во дворе был форпост»…). Вот и у меня во дворе были хулиганы. И потом, став учителем, мне всегда хотелось их получше узнать, понять, приобщиться через них к настоящей жизни. Но всегда было желание – перетащить их на свою сторону.