Пелагея и принц осени (СИ)

— Кошмар… Но чего мы, собственно, ждём? Собирайся, поехали. Вызовем сейчас такси, — активизировалась Юлиана и выхватила у неё телефон. — Тут приложение есть. Собирайся, я сказала! — гаркнула она.

Пелагея встрепенулась и бросилась переодеваться.

В больнице возле регистрационной стойки заграждали проход какие-то парни — все, кроме одного, тощие, как спицы. Упитанный негодовал больше остальных.

— Почему мы не можем пройти в палату к нашему другу? Мы ведь тоже ехали в том фургоне! Да мы почитай что братья!

— Он в критическом состоянии, и в реанимацию вас не пустят, — стойко держалась медсестра.

Юлиана ускорила шаг, обошла Пелагею, чуть ли не теряющую сознание, и потребовала у упитанного конкретики.

— В какой палате? Где реанимация?

— Вас тоже туда не пустят, дамочка, — понуро пробасил тот. — Вы ему кто? Если фанатка, то выход там.

— Не фанатка, а знакомая. По мне, что ли, не видно, что я самодостаточная женщина?

— Да кто вас знает, самодостаточных, — проворчал упитанный.

Тихонько выругавшись междометиями, Юлиана отошла от неприветливого типа, но её попытки узнать расположение реанимации на этом не закончились. Она осмотрелась. Повсюду сновали люди в белых халатах, плакали чьи-то родственники, стучали колёсами транспортировочные медицинские каталки. Чернели буквы навигационной таблицы под потолком.

— Анестезиология и реанимация. Второй этаж, сто двадцать третье отделение. Идём, Пелагея. Идём, хватит ворон считать!

Они преодолели лестницу и очутились возле указанного отделения. Коридор там тоже не пустовал. Тихая и кроткая, будто угасшая, женщина с короткой стрижкой всхлипывала на банкетке, её утешала молоденькая брюнетка (видимо, дочь). Грузный седеющий мужчина в очках спорил с доктором.

— Мы собираемся сделать трахеотомию. Но даже если она пройдёт успешно, вероятность остаться в живых всего десять процентов, — говорил врач.

— Если вы сделаете эту операцию, мой сын не сможет петь. Допустим, он выкарабкается. Как он будет жить? Петь на сцене — его заветная мечта, — донеслись до Пелагеи слова мужчины.

— Вы в своём уме? — шептал ему доктор. — Он умирает, а вы говорите о каком-то пении. Что важнее?

— Погодите, — вмешался ещё один врач, благообразный старик с выбеленной бородой, похожий на лекаря из древних свитков. Он только что вышел из операционной и снял маску. — Я могу использовать другой метод, не повредив пациенту голосовые связки.

— Сделайте это, пожалуйста, — вцепился в него мужчина. — Сделайте, прошу вас. Я всегда был против того, чтобы мой сын пел. Но сейчас, когда он без сознания, только я могу защитить его мечту. И вы…

И я, подумалось Пелагее. Я же тоже могу.

Всё это время у неё ком стоял в горле. Хотелось плакать. А ещё растолкать тех, кто мешает пройти, и ринуться к Кю в палату. У неё нет медицинского диплома, и она не может провести операцию, но её прикосновения… Они ведь прежде уже не раз спасали. Её прикосновения целительны. Если б только можно было…

Так, секундочку. А кто ей запрещает превратиться в горлицу? Окна в операционной, конечно, скорее всего, закрыты или вообще отсутствуют. Но если как-нибудь исхитриться… Птице ведь проще проникнуть куда бы то ни было.

«Прежде чем сдаваться, надо хотя бы попробовать, — сказала она себе. — Иначе совесть замучает. Топай давай в туалет, превращаться будем».

Глава 7. Живи, я сказала

В уборной не было ни души и имелась форточка, которую Пелагея открыла первым же делом. Она осторожно поставила свою сумку под раковину умывальника, хотя могла бы, в принципе, отдать её Юлиане. Но тогда ведь вопросов не оберёшься: а что ты задумала, а зачем. И советов не дурить тоже наслушаешься впрок.

Лишнее внимание сейчас было ей ни к чему. Она зашла в кабинку туалета, провернула трюк с превращением и вылетела оттуда белой горлицей. На улицу горлица успела упорхнуть аккурат тогда, когда дверь уборной открыли посторонние.

Пелагея превращалась вместе с платьем только потому, что шила платье сама. Именно по этой причине она предпочитала не носить магазинную одежду и пренебрегала дизайнерскими вещами, от которых Юлиана теряла разум.

Запомнив расположение операционной, горлица облетела здание больницы и приземлилась на жестяном карнизе. Окно в палате всё-таки было. Правда, оно оказалось заперто. Как раз сейчас внутри велась сложнейшая операция: седой доктор со свитков проделывал в теле Кю аккуратные дырки по бокам, чтобы устранить повреждения лёгких, которые были проколоты сломанными рёбрами.

Хирургическое вмешательство длилось больше часа. Пелагея-горлица терпеливо прислушивалась, сидя на отливе. Когда манипуляции завершились (судя по интонациям врача, успешно), пациента подсоединили ко всем необходимым контрольным приборам и приоткрыли окно, чтобы впустить воздуха.

Пелагея дождалась, пока не уйдёт последняя медсестра, и проникла в палату. Там она, недолго думая, превратилась в себя и подошла к койке больного.

— Кю, — проговорила она едва слышно. — Выживи, пожалуйста.