Пеликан. Месть замка Ратлин

Финтан оправился на удивление быстро. Вновь горячая кровь живительно наполняла жилы, больше не выступало липкого холодного пота, ночная лихорадка стихла. Эта была победа, и разве несильное обезвоживание – это расплата? И все же Рене принял на себя заботу о Рыжем Лисе. Он приблизился к сундуку, где стоял кувшин и глубокая медная чаша. Почуяв странный запах от меди, граф чуть поморщился и подошел к окну выплеснуть остатки жидкости, напоминавшей спирт. Видно, кто-то из врачей оставил перед уходом, но теперь больной уже не представлял интереса, а оставленная посуда тем более. Рене достал платок с фамильным гербом, вытер чашу, чтобы убрать остатки чего бы там ни было – будь то просто спирт или настойка на можжевельнике. Рене протянул медную чашу с холодной студеной водой. Финтан принял питье, не сводя пристального взгляда с доброго вестника. Рыжий Лис сделал несколько крупных глотков, чтобы успокоить горло, разодранное и замученное обезвоживанием.

– Ты ведь хотел, чтобы я так и не очнулся? – спросил Рыжий Лис, ставя чашу на пол.

Рене прислонился к стене, крутя и заминая в руках платок.

– Мне больно думать о том, что кровь уже пролилась, – молвил граф. – И мне больно знать, что она непременно прольется еще, если я не смогу ничего предпринять.

Финтан прочистил горло, покашляв в кулак.

– Пока ты воротишь брезгливую мордочку от жестокости, не сможешь ничего изменить, – проговорил Рыжий Лис.

– Ты прав, – кивнул Рене.

– В чем же? – спросил Финтан.

– Во всем, – сокрушенно замотал головой Рене и провел рукой по лицу. – С самого начала все пошло не так, как должно было, не так, как я хотел того. У меня не было плана, когда я ехал в Данлюс, у меня не было плана, когда я прибыл в Плимут. И сейчас у меня нет никакого плана. Есть только намерение, простое добросердечное намерение помочь тебе, Финтан, сын Сорли. Неужели это дело настолько неугодно Господу, раз он не хочет мне помочь?

– Ты не думал, что он просто хочет, чтобы ты сам брал дело в свои руки? – спросил Рыжий Лис.

– Думал, – согласно кивнул Рене, накручивая платок на пальцах.

Финтан застыл. Внутреннее чутье только сейчас насторожилось, подняло уши, зацокало когтями по полу и тут же трусливо поджало хвост, задрожало. Что-то уже пошло не так. Финтан прикоснулся к горлу. Только сейчас, сквозь желчь, отчетливо проступила травянистая горечь. Она распространялась по всему рту.

– Прости, – раскаивался Рене. – Я до последнего верил, что не прибегну к этому. Но ты же сам оправился.

Рене сжал платок в кулаке и дрожащей рукой поднес к пламени. Было ли то наяву или Рыжий Лис уже впал во власть сновидений, но последнее, что он припомнил, – как огонь уцепился за белый платок и окрасился черным. Резкий запах резанул по носу, и настало забвение. Все стихло, кроме его собственных мыслей и сожалений. Эти твари как раз и ждут тишины, чтобы занять все пространство, укутать весь разум, путая все, что случилось наяву и грезилось.

«Почему я не пошел с ней? – корил себя Финтан. – Она так тоскует без меня, а я без нее. Какие у меня шансы против капитана? Против его прихвостней? Она была так близко, и мое малодушие вновь разлучает нас. Чего я боялся? Что все закончится? Все уже давно закончилось там, в Ратлине. Я просто мертвец, который дрыгается лишь от того, что его изнутри пожирают крысы. Отец. Может, эта лихорадка – это отцовское проклятье? Значит, вот оно когда подступило ко мне? Когда во мне крови на два глотка. Подло, подло. И что я поделаю? И хочу ли я что-то делать? Нет, я просто хочу спать, и воздух сейчас такой чистый и свежий, ну и что, что пахнет горелой смолой? Пусть он наполнит меня, пусть он развеет меня, мои сожаления, пусть эта смрадная вонь займет, усмирит все, что мерзко хихикает и копошится в голове. Как мне жаль, что не поцеловал ее… Всего лишь один поцелуй. Неужели это так много? Она до сих пор верна мне, она не то что простила, она никогда и не злилась на меня. Она носила моего ребенка под сердцем и родила бы, если бы не резня. Если бы не Дрейк, не Норрейс. Нет, как я могу, как я могу произносить их проклятые имена рядом с ней? Рядом с отцом? Почему так? Всего один поцелуй. Я боялся, потому что хотел этого, потому что сейчас хочу этого, распластанный тут, на камнях. Руки коченеют, как коченели и раньше, и не на таких холодах. Но в этот раз что-то иное. Моей руки коснулась смерть? Нет, она не касалась меня, она, моя кроткая, миловидная, нет. Я сам коснулся ее, я сам хотел этого. Мои губы замерзают. Ни слова. Я не смогу сказать ни слова, я не смогу сказать «да», когда она снова придет, а она точно придет, моя милая, моя кроткая…»

И с этими мыслями угас рассудок Финтана Макдонелла.

Должен ли он был проснуться? После того глубокого сна, неотличимого от смерти, в который он провалился, пробуждение казалось невозможным. И все же в то утро, 17 ноября 1577 года, случилось очередное невозможное. Хотел Рыжий Лис того или нет, тяжелые веки открылись. Тело просыпалось медленно и мучительно.